Море писем не читает. Мария Анатольевна Куралёва
чтобы я была виновата, но всё произошло из-за меня. Может, кто-то вроде Лены или Ани похвастался бы подобным, а мне было так противно от самой себя, от своего бессилия. От того, что я – девчонка, которая никак не могла помочь своему лучшему другу, а сразу полила слёзы.
И когда наступит конец школьной травле?! Иногда детям не хватает немного взрослости, не хватает мозгов. Не хватает сострадания.
Я проводила Артура домой, и, опустив глаза, стыдливо ушла. Больше всего я боялась мыслей своего друга. Он молчал и только слушал меня всю дорогу, мою благодарность, причитания, наставления. Господи, я бы сама себе давно надоела. Я жутко переживала, что он обо всём думает, не жалеет ли о своём поступке, не жалеет ли о нашей дружбе…
Но Артур не жалел. Уже на следующий день он был бодр и весел, и с удовольствием репетировал со мной в музыкальной школе. Я искренне любила в нём жизненный оптимизм и стремление идти вперёд, несмотря ни на что. Одноклассники кидали на нас гневные взгляды, особенно на Артура, но больше не смели его трогать. Кажется, им здорово влетело.
И всё шло как по маслу. Уроки, весёлые перемены, душевные беседы, постоянные репетиции, бесконечные разговоры по телефону, посиделки друг у друга в гостях. Я воспринимала Артура, как родного брата. Как половину меня, без которой я – уже не я. Я могла доверить ему то, что не решалась рассказать и маме. И мы знали друг друга, как свои собственные пять пальцев. А может, и лучше.
Но шестой класс принёс ещё один «сюрприз» в нашу жизнь. В частности, в жизнь Артура. И это событие что-то перевернуло в нём. Ему было двенадцать лет, когда зимой его маму стали мучить частые боли в сердце.
Настроение Артура ухудшалось с каждым днём. Он ходил мрачный, словно над этим маленьким мальчиком-одуванчиком сгущалась тёмная, дождевая тучка. И как бы я не старалась – мои слова были ничем. Я не могла помочь как-то реально.
Пустые слова – лишь песок в пальцах. Едва ощутимый, легко ускользающий, не оставляющий после себя ничего, кроме прежней пустоты. Но иногда, если сжать пальцы, если ухватиться за него, то можно ощутить заметный вес песка, почувствовать поддержку слов.
Артур не хотел сжимать пальцы. Он был где-то далеко, где-то очень далеко от меня. И вместе с его настроением менялось и моё: ухудшался аппетит, ничего не хотелось. Даже скрипка стала всё чаще оставаться в углу, покрываясь лёгким слоем пыли. Я каждую минуту, проведённую без своего друга, мыслями была рядом с ним. Я думала о том, как же, наверное, ему сейчас тяжело. Настолько, что я и не могу себе представить.
Но оказалось, что у тёти Нади, и впрямь, было слабое сердце. И в конце января, в возрасте сорок один год, она умерла от инфаркта. Скорая помощь не успела вовремя приехать, тромб оборвался.
Жизнь Артура тоже оборвалась. Она разделилась на «ДО» и «ПОСЛЕ». Мальчик-одуванчик перестал быть маленьким, жизнерадостным ребёнком. И в моей груди стала образовываться глубокая, беспросветная дыра, конца которой, как оказалось, не было.
В день,