История одиночества. Джон Бойн
и верну.
– Не надо. Я купил десять экземпляров.
Я улыбнулся и спрятал газету в карман.
– Я бы сам купил, если б знал.
Джонас переминался, нервно поглядывая на дверь гостиной.
– У тебя все в порядке? – спросил я.
– Да.
– Похоже, тебя что-то беспокоит.
Джонас шумно засопел.
– Я хотел кое о чем вас спросить, – сказал он, избегая моего взгляда.
– Ну спрашивай.
– Насчет мамы.
– А что такое?
Джонас сглотнул и наконец посмотрел мне в глаза:
– По-вашему, все в порядке?
– С мамой?
– Да.
– Она выглядит немного усталой. – Я взялся за щеколду. – Может, ей нужно хорошенько выспаться. Это, наверное, никому не помешает.
– Погодите. – Джонас придержал дверь. – Она заговаривается и все забывает. Не помнит, что папа умер.
– Годы берут свое. – Я распахнул дверь, прежде чем он успел мне помешать. – Нас всех это ждет. И тебя тоже, но еще не скоро, так что не волнуйся. Холодно-то как, а? – Я вышел за порог. – Иди, а то простудишься.
– Дядя Одран…
Не дав ему договорить, я зашагал прочь. Джонас посмотрел мне вслед и закрыл дверь. Кольнуло виной, но я не мог ничего с собой поделать. Хотелось домой. Я подошел к машине и тут услышал стук по стеклу. Я оглянулся – Ханна раздернула тюлевые шторы и что-то крикнула.
– Что? – Я приложил руку к уху. Сестра поманила меня ближе.
– Где мое остальное? – выкрикнула она и, расхохотавшись, задернула шторы.
Я уже понял, что с Ханной неладно и грядет нечто, от чего все мы еще хлебнем горя, однако эгоистически отбросил эту мысль. Через неделю позвоню, решил я. Приглашу сестру в кафе «У Бьюли» на Графтон-стрит. Угощу яичницей, пирожным и кофе с лохматой белой пенкой. И вообще постараюсь заглядывать почаще.
Я стану хорошим братом, каким, вероятно, не был раньше.
Прежде чем ехать домой, я решил наведаться в Инчикор, хоть было уже поздновато. Конечно, выходил крюк, но меня тянуло заглянуть в церковь и побыть в святилище – копии грота Лурда, города, который я никогда не видел, да и не хотел увидеть. Я не выношу эти паломнические места – Лурд, Фатима, Междугорье, Нок, – которые выглядят фантазией впечатлительного ребенка или бредом пьяницы, но Инчикор не привлекал паломников: простенькая церковь и святилище со статуей. Вечерами я частенько туда наезжал, если вдруг охватывало беспокойство.
По пустым дорогам доехал я быстро, припарковался и вошел в открытые ворота. Светила яркая рябая луна, но вот я свернул за угол и вдруг услышал то ли плач, то ли мучительный стон, донесшийся со стороны грота. Я замешкался, пытаясь определить природу этого звука. Если там забавлялась молодая парочка, я не желал этого видеть и даже знать об этом; я уже был готов вернуться к машине и ехать домой, но тут понял, что слышу не страстные вопли, а затаенные безудержные рыдания.
Я осторожно двинулся вперед и, присмотревшись, увидел лежащую ничком фигуру, будто распятую: руки-ноги раскинуты в стороны. Первая мысль – здесь совершили преступление.