Ненависть. Юлия Остапенко
перекинулась парой слов и, кивнув, взяла изумительный минорный аккорд. Вторая женщина, жгучая брюнетка в ярко-оранжевом платье, на несколько лет моложе менестреля, привстала, тряхнула буйной черной гривой, оперлась ладонью о сияющую в огнях свеч стойку и запела.
Прибежала служанка, неся дымящийся окорок на блюде с ажурной кованой каймой. Дэмьен отстраненно кивнул, когда она предложила ему к мясу красного вина, хотя обычно не пил,– в данный миг его гораздо больше интересовала певица у стойки, вернее, ее песня. Он не понимал языка – смутно угадывались слова староданайского, который он немножко знал, но некоторые звуки шли вразрез с фонетикой этого диалекта, ставя Дэмьена в тупик. Он не знал, понимает ли сама исполнительница смысл песни, но это не имело значения. Это было что-то… удивительное. Песня лилась из нее, словно дождь из осенней тучи, которые так часто в последнее время сгущались над головой,– Дэмьен давно не помнил такой дождливой осени. Но дожди были слабые, словно вкрадчивые; они стеснительно махали серыми ладонями, смущенно напоминая о своем существовании, и тут же таяли в туманном холодном воздухе, чтобы вернуться снова через день или час. Эта песня казалась такой же: она лилась тихо, неуверенно, монотонно, и в то же время это была одна из тех песен, которые не уходят, которые возвращаются снова и снова, тихо, незаметно, чтобы помахать серой ладонью и снова растаять во мгле.
Она была похожа на дожди, поливавшие землю той осенью. Они были слабенькими и редкими, а когда кончились, земля оказалась размытой, а дороги уничтоженными, и следующей зимой в провинциях был страшный голод, вызванный нарушением торговли. Тогда многие умерли. И все проклинали дожди.
Но тем вечером, той осенью Дэмьен этого еще не знал. Он слушал тихую прекрасную песню немолодой певицы в оранжевом платье и думал о том, что стоило попасть в этот городок только для того, чтобы услышать ее. Он отпил вина, услужливо налитого девушкой, и замер, когда неожиданно крепкое зелье хлынуло в его горло, обдав жаром внутренности и мозг.
– Отлично! – не удержался он.– Где вы берете такое вино?
– У нас свои виноградники,– гордо заулыбалась служанка.– Еще изволите?
– Нет, пока хватит. Иди.
Она сделала книксен и убежала на кухню. «Ничего, пару стаканов могу себе позволить,– подумал Дэмьен.– Ведь дело только послезавтра. До той поры выветрится». Он смаковал вино и слушал пение брюнетки еще несколько минут, а потом пальцы менестреля взяли последний аккорд и замерли. Певица вскинул голову, и Дэмьен удивленно улыбнулся при виде задорной ухмылки на ее гладком круглом лице.
– Эй, хватит грустить, сестра! – игриво выкрикнула она и, выпрямившись, хлопнула в ладоши.– Расшевелим-ка дорогих гостей!
Менестрель пожала плечами. Ее пальцы искусно заскользили по струнам лютни, ввысь полилась музыка, громко, уверенно, почти дерзко. Пара, сидевшая недалеко от Дэмьена, обернулась на миг и тут же вернулась к разговору. Армеец и девушка-наемник