Помечтай немножко. Сьюзен Элизабет Филлипс
отвратительных отбросов, и продолжил тираду:
– Камера показала миссис Сноупс, сидящую в первом ряду на скамье в нашем городском храме, – в платье с блестками, со слезами благодарности, стекающими по щекам, покрытым толстым слоем румян. Позже какой-то репортер из «Шарлотт обсервер» снова раскопал эту историю и обнаружил, что у той бедной женщины случилась диабетическая кома, и в итоге она умерла.
Рэчел опустила глаза. Те слезы, о которых рассказал Этан, лились у нее из глаз от стыда и беспомощности. Но об этом не было известно никому, кроме нее самой. Каждый раз перед съемкой ее заставляли сидеть на скамье в первом ряду с густо накрашенным лицом, в одежде с люрексом или блестками. Что поделать, таковы были понятия Дуэйна о красоте и элегантности. Обнаружив, что Дуэйн всего лишь делает на религии деньги, она попыталась уйти от него. Увы, беременность сделала это невозможным.
Когда общественности стало известно, что муж Рэчел нечист на руку, Дуэйн организовал несколько телепокаяний, пытаясь спасти свою шкуру. Он витийствовал с экрана, рассказывая о том, как греховная женщина увела его с праведного пути и заставила пасть. Надо сказать, что у него хватило ума не пытаться полностью обелить себя. План преподобного Сноупса был беспроигрышным. Смысл его выступлений был прост и понятен: если бы не алчность жены, он никогда не поддался бы искушению.
Разумеется, на это купились далеко не все, однако Сноупсу удалось внушить эту идею большинству своих последователей. В результате Рэчел за последние три года неоднократно узнавали на улице и публично оскорбляли.
Дверь закусочной, скрипнув петлями, слегка приотворилась. В образовавшуюся неширокую щель протиснулся маленький мальчик и, подбежав к матери, остановился.
– Я же сказала, чтобы ты побыл на площадке, – резким тоном произнесла Рэчел, которой не хотелось, чтобы Эдвард присутствовал при столь неприятном для нее разговоре.
Низко опустив голову, сын тихо, едва слышно пробормотал:
– Там большая… большая собака.
Она усомнилась в правдивости его слов, но все же ободряюще сжала его плечо. Одновременно она бросила на Этана взгляд затравленной волчицы, который ясно давал ему понять, что он должен внимательно следить за тем, о чем можно, а о чем не следует говорить в присутствии ребенка.
Этан уставился на Эдварда.
– Я и забыл, что у вас с Дуэйном был сын, – пробормотал он.
– Это Эдвард, – сказала Рэчел, стараясь говорить таким тоном, словно ничего не случилось. – Эдвард, поздоровайся с преподобным отцом Боннером.
– Привет, – сказал мальчик, не отрывая глаз от своих тапочек на резиновой подошве, а затем, помолчав немного, громким шепотом, так, что его слышали все присутствовавшие, спросил: – Он тоже шарлот таун?
Поймав вопросительный взгляд Этана, Рэчел пояснила:
– Он хочет знать, не шарлатан ли вы. – Голос ее окреп. – Ему доводилось слышать, как этим словом называли его отца…
На какой-то момент Этан растерялся,