Испытание. Жоэль Шарбонно
берет крекеры. Только я знаю, видела, что Майкл не оглядывался. Как же он узнал?
А вот как! В углу салона поблескивает стеклышко. Объектив камеры? Я озираюсь и больше ничего похожего не нахожу, убеждаясь, что права.
За нами следят! Кто получает изображение? Один лишь Майкл? Или эта камера передает его дальше? Вдруг Испытание уже началось? Мысль, что мое лицо красуется где-то на экране, заставляет меня поежиться. У нас в Пяти Озерах телевизоры не в ходу. Телевизор есть у магистрата, у отца на работе, еще в нескольких местах. Но пользуются ими редко. Надо полагать, за пределами колонии они распространены шире.
Я иду по пассажирскому салону, чувствуя, что камера следит за каждым моим движением. Слышит ли она мои слова? Если бы можно было ее рассмотреть, я получила бы ответ. Но я не отваживаюсь. Безопаснее заключить, что установившие камеру позаботились и о микрофоне. Я отворачиваюсь к окну, чтобы сохранить свое открытие в тайне от неведомых наблюдателей.
Бурый растрескавшийся пейзаж, над которым мы несемся, постепенно зеленеет, становится здоровее. С высоты нескольких футов легко определить, что почва делается все плодороднее, чернее, видны признаки освоения. Здесь потрудилась другая колония. Стоя за водительской кабиной, я смотрю вперед. Вдали появились дома, среди них есть высокие – гораздо выше, чем те, к которым я привыкла дома. Я гадаю, что там за колония. Видимо, я задала этот вопрос вслух, потому что Майкл отвечает:
– Это колония Эймс. Мы остановимся на ее окраине и перекусим. Испытательный комитет позаботился, чтобы нас ждала еда.
– Саму колонию мы не увидим?
Он улыбается мне:
– Когда-нибудь увидите. А пока Испытательный комитет стремится оградить вас от постороннего влияния. Лучше сядь – как бы не упасть при торможении.
Я возвращаюсь в пассажирский салон, сажусь и передаю услышанное от Майкла остальным, не стесняясь чужих глаз, наверняка наблюдающих за всем происходящим. Из-за камеры мне приходится контролировать все свои движения. Это вызывает головную боль и напряжение мышц, особенно в плечах. Пейзаж за окнами меняется все медленнее. Через несколько минут глиссер опускается и останавливается. Инерция бросает Малахию на пол.
– Прошу прощения, – говорит Майкл, появляясь перед нами. – С приземлением у меня еще проблемы. Пару дней назад поставили новые тормоза, они слишком быстро схватывают. – Он помогает Малахии встать, потом нажимает кнопку, и дверь глиссера открывается.
Первым выходит Майкл, за ним мы. Снаружи тепло, пахнет свежей растительностью. Футах в пятидесяти от нас стоит приземистая бревенчатая хижина. Она окружена вечнозелеными деревьями, густыми кустами, высокой цветущей травой. Не верится, что неподалеку, за горизонтом, раскинулись иссушенные пространства, растрескавшиеся бесплодные земли. Здесь кто-то отменно потрудился.
Мы шагаем за Майклом по бетонной дорожке к хижине. Внутри кухонька, стол, пять стульев. Тут же маленький туалет. Площадь всего помещения не больше 14 квадратных футов, и здесь так пахнет жареным