Дети в лесу. Беатриче Мазини
происходящим в Лагере через стекло.
– Какой сценарий? – откликнулся Рубен, посасывая незажженную трубку. Табак, как и многое другое, был теперь в дефиците.
– Весь этот театр с летним лагерем, выдуманный примитивный мир, как в парках развлечений, хотя тут все страшно и уродливо и никто не развлекается… А мы должны наблюдать за всем этим со стороны, как какие-то экспериментаторы. Всё это… – Джонас раскинул руки, не находя слов, чтобы описать отчаяние, которое хотел выразить. – Я хочу сказать, почему бы просто не устроить здесь школу-интернат? Ну, были бы классы, спальные комнаты, школа, столовая, спортзал, расписание… Когда-то детей, оставшихся без семьи, помещали в такие интернаты.
– Вот! Вот ты сам и сказал: школа. Столовая. Спорт. Для режима нужны твердые руки. Нужен персонал. Люди. Нас двоих не хватит, чтобы заниматься с детьми весь день. Да и чему мы их, собственно, научим? Что потребуется им в том мире, который настанет завтра? Алгебра? Языки? Или умение охотиться, добывать пищу, просто выживать? Нет, пусть уж они разбираются с этим самостоятельно, с самого начала. Мы даем им то, что имеем, что может им помочь. Лекарство.
– Ты называешь это помощью? – Джонас горько рассмеялся. – Послушай, никакого другого мира нет и не будет. Только этот. Здесь и сейчас.
– В этом, боюсь, ты прав, – Рубен вздохнул. – Мне он тоже не особо по душе, но что поделаешь. Другого нет. И вообще, мы должны радоваться…
– …что все еще живы, да, – закончил за него Джонас. – Это я уже слышал. А вот они как, по-твоему, рады? Есть у них, чему радоваться? Хоть чему-то, хоть какой-нибудь мелочи? – сам того не желая, он повысил голос.
Рубен бросил на него быстрый взгляд и покачал головой.
Джонас вновь уставился в экран. Три девочки пытались играть в какую-то игру, водя палочкой в грязи. Невозможно было понять правила этой игры, если они вообще были. Каждая из девочек, по очереди, поднималась и стирала ногами то, что накарябали другие. Чуть дальше мальчик, сидящий на корточках на земле, – уже не малыш, как минимум Девять, – укладывал в ряд камни, от самых больших к маленьким. Долго раздумывал над каждым, вертел его в руках, ощупывал, определяя размер. Игра для детей двух, ну, трех лет. Были и такие, которые ни во что не играли, если, конечно, не считать игрой беготню, валяние в грязи и раздачу тумаков налево-направо.
Свист Громкоговорителя заставил всех замереть на месте – так замирает от испуга стая обезьян. Это был зов к еде: иногда на Базу неожиданно попадали запасы продуктов, и тогда в порыве щедрости часть их раздавалась детям. Точнее, тем из них, кто был сильнее и проворнее остальных, кто жестче бил и работал локтями – ведь на всех еды никогда не хватало. Дети были готовы на все, только бы поменять опостылевшие стручки на что угодно другое. Джонас однажды, из любопытства, попробовал эти стручки – давно, еще в день своего приезда. В прошлой жизни они, наверное, назывались бобами или фасолью. Бледно-зеленые и на вкус никакие – ни сладкие, ни горькие. Так, мокрая растительность.
На экране перед