Он жив. В… миг переплавления. Вяч Кон

      Все что здесь написано, не имеет жанра, но уж простите – как есть!

      Его мучила вновь охватившая тоска по свободе. Уезжал даже не попрощавшись. Ноги были схвачены милым домашним уютом. Трепетные чувства оставленной возлюбленной резали совесть. Но встречный ветер в лицо освежал мысли, выгоняя из них тлетворный ил. «Главное не дать себе вспомнить» – билось в сердце. Дорога, одна, вторая. Освободившись, он уже мечтал о нескованных обязательствами жизни, где не надо вставать рано и провожать ее на работу, ведь не хочется, хоть и нежна и заботлива была вчера вечером и ночью, и каждый – без тени упрека.. Вот только вчера, когда заключительный куплет был на пороге и мотив на гитаре звучал столь здорово – как Она стала бродить по комнате, доставать сигареты, чиркать зажигалкой, наливать вино, прижиматься щекой к его спине, отчего приходилось наклоняться к инструменту, и тот начинал фальшивить. «Нет только не вспоминать». Но потом Она

      даже улеглась рядом, шепнув через плечо – ну, как скоро. Строчки прыгали у него перед глазами. Несколько уже было зачеркнуто, что никогда не было. Салфетка потеряла свежесть, четверостишие получилось выспоренное и неуклюжее. Он отложил все, она удивленно открыла глаза

      Вот ведь.

      он писал свой трактат воодушевленною, забыв и отодвинув все что мучило, и трепало его душу. Она,

      воодушевившая его, сказала, что будет оппонентом и внимательно слушала его чтиво. Сказала, что представляла в другом виде и ушла. Он остался один с вопросом от нее, что хотел сказать, и невероятная злость вскипала в душе. Блаженство покинуло, надежда обрела захватнический характер – теперь предстояло бороться в одиночку. Опять. Кто-то его понял. Он чуть успокоился, но мучило, почему Она так поступает – ведь всегда понимала каждый шаг, сама толкнула и теперь сторониться. Через несколько месяцев Она

      кинула вскользь – если б я осталось в этом пространстве я не была бы такой как сейчас. Он остался пригвожденным к месту, откуда услышал это.

      Прошло прослушивание. Не все гладко, но напряженно и внимательно. Говорили об изобретенном велосипеде и что туда соваться не стоит, и что я не один такого создавал, она сказала несколько слов и ушла не взглянув, наблюдая лишь за реакцией других мэтров. Мне показалось что она

      когда – то, не сделав подобного шага, теперь жадно впитывала – а что могло быть с ней.

      Писал я много. Желая быть ей принятым. Не получал ответа. Третий роман не отослал. Исписал за год все что волновало. Я не был услышанным ей, а значит и никем. Этим я поставил точку и стал клоуном.