Роман Ангелины. Фантастический роман о фантастической любви. Сергей Филиппов (Серж Фил)
другого. Что ж, кто-то из них должен был оказаться прав!
V
Густую, вязкую тьму легко проткнула сияющая спица и вычертила на земляном полу причудливую фигуру. Или, возможно, это упала и рассыпалась звезда, которой наскучил радужным мерцаньем холодный небосвод?
Нужно быть поэтом, чтобы описать это обычное и всё же великолепное зрелище. Но вот Роман, этот поэт до клеточки последней, не видел красоты солнечного узора. Нет, не потерял он свой дар, но он утратил тягу к жизни! Да и были к тому причины. Вернее, причина имелась одна. Поэт полулежал на грязном полу, связанный по рукам и ногам. Он был бос и гол, а тело ныло и кричало от боли – экзекуторы-жрецы добросовестно поработали плётками и ногами! Но больше всего саднила душа, будто в ней гнила и источала яд огромная заноза, и этот яд, эта токсичная зараза, жадно впитывалась душою, как алкоголь похмельным нутром, отравляя не кровь и печень, а волю к жизни! Роман потерял последние крохи оптимизма, и мысли его сплетались в клубок безнадёжности:
– Что ж, жизнь кончается когда-то, разве это для меня новость?! Конечно, нет огромного желанья умирать, но, если взглянуть на всё трезво, то так будет даже лучше. Я всё равно не разрешу ту проблему, что загнала меня в тупик. Так уж лучше разрубить одним махом этот узел. Ведь ещё немного и я доем до безумия пастью сомнений свой разум, или, что много хуже, пойду на сделку со своей совестью, сломав навеки жизнь ЕЙ! Нет, лучше смерть, пусть и такая глупая! Хотя, любая смерть глупа, если она не естественна.
Роман, как ни был сломлен, но всё же посмаковал последнюю фразу:
– Неплохо сказано. Правда, кажется, кто-то когда-то так уже говорил. Или нет?
И вновь апатия навалилась на поэта, как пьяный Урукагина на тельце очередной рабыни, и Роман погрузился в полудрёму. Нет, скорее всего, это была полусмерть. И нельзя сказать, что такое состояние было ему тягостно или даже неприятно. Наоборот, боли в теле как-то притупились, а боль в душе сменилась почти приятным онемением.
Он долго валялся безвольной колодой, как морской огурец на песчаном дне, потом открыл глаза и уставился на светлое пятно, весело сияющее посредине камеры-подвала. Роман смотрел на эту каплю солнечного света как на последний подарок жизни.
Но вот в этот солнечный зайчик вползла невесть откуда взявшаяся ящерка и замерла, наслаждаясь теплом. Тогда зайчик, словно играя с ней, неспешно, но неумолимо убегает. Ящерка подвигается к нему и опять окунается в блаженное тепло. Зайчик снова убегает, но ящерка спешит за ним. И опять, и опять.
И Роман, наблюдая за этой игрой, вдруг понимает:
– Вот где любовь к жизни! Вот где жажда её! Но это ящерка. А что же я?! Какого чёрта живу я вразрез себе же, храня от себя самого себя?! За что сомненьями-бичами я полосую свой хребет, ведь там, под рёбрами-обручами, душа, а в душе живёт ОНА! Я глупый и высокомерный поэтишка, возомнивший себя стражником истины, цербером морали! Но истины нет и быть не может, иначе мир давно бы уже распался, а мораль выдумана немощными стариками, не имеющими