Роман Ангелины. Фантастический роман о фантастической любви. Сергей Филиппов (Серж Фил)
заплетая такие кружева, что и сам великий Дали позавидовал бы их сюрреальности?! Не ты ль посылал страстные речи бледному лунному лику, увидя в нём милые черты, и омывал подсоленной влагой свои запылённые башмаки?! Не ты ль.… Но довольно гадать, давайте просто спросим его. Впрочем, слова могут и солгать или вовсе увести в сторону, обмануть или запутать, или укутать правду в чадру показного целомудрия. Мы не будем спрашивать Романа ни о чём, мы заглянем в его глаза, и глаза не солгут, они не сумеют это сделать, даже если правда спрячется на самом донышке их!
Как же колотится моё сердце! А вдруг в глазах поэта я не увижу Ангелину! К чёрту страхи и сомнения, я утопаю в глазах и… ура! ура! Там – ОНА!!
Давно уже устал Роман и от фантастической новизны древней жизни, и от увлекательной шумерской письменности. А поначалу он так этим увлёкся, что на какой-то миг и правда поверил, что сможет забыть о своей жестокой любви или, хотя бы, притупить острые её коготочки, которыми она впилась в его немеющее от боли сердце. Где там! Здесь, вдали от любимой, поэт только острее осознал бессмысленность своей затеи, а его чувство с каждым днём становилось крепче и нежнее, но также становилось оно и более горьким, ведь теперь нет рядом ЕЁ.
Роман твёрдо разделил свою жизнь на две половины. В первой половине, там, в другом мире, остались мечты и наивность, свет и музыка. А здесь, в половине второй, были лишь мрак и безмолвие, реальность и опустошение. И только одно связывало эти две половины – любовь!
Да если было бы иначе, если бы Роман смог заглушить в себе свою любовь, разве стал бы я писать о нём? Да я умертвил бы его беспощадно самой лютой смертью!
Глаза Романа заслезились, и ровный ряд клинышков расплылся и разбежался в стороны. Спина поэта распрямилась, на лбу набрякла тесьма жил, а пальцы нервно сжались, и орудие письма с сухим треском разломилось надвое. Он отбросил обломки и опустил усталые руки, и они безвольно повисли, словно рукава изношенной до ненужности рубашки.
– Ну что, глупец, вот и примчал ты в те миры, о которых так грезил, которые воспевал, бренча по струнам звонкой лиры. Так что ж тебе так же радостно, как узнику перед казнью?! Давай, пей со смаком сласть безумных желаний!
– Да хрен тебе с маком, а не сласть со смаком! – хоть и в рифму, но зло и резко сам же себе ответил поэт. – Реальность-то оказалась иною! Ведь ты думал, попади сюда, и сразу же станешь богом. И все тёмные шумеришки заахают от восторга общения с тобой, а потом преподнесут на блюде свои послушание и раболепие, а тебе останется лишь мудро кивать головой, да благословлять их на добрые дела! А эти гадкие людишки, как узнали, что ты ловок писать, усадили тебя за стол да заставили не просто работать, а пахать, стирая в кровь пальцы. А за малейшее ослушание или леность плётка дежурного жреца быстро обнимет твои бронзовые плечи, расписав их не клиньями, но багровыми полосами!
– Да прав ты, прав, двойник мой тайный! Я за эту неделю устал так, будто две вечности подряд таскал Сизифа вместе