Прошлое нельзя зачеркнуть. Историческая фантастика. Анатолий Матвиенко
кабинета.
– Павел, друг мой, как вам не стыдно. У Республики вдосталь врагов реальных, действительных, опасных. А мне надобно заниматься сей чушью и вас спасать, благородных идеалистов. Александру Сергеичу передайте моё наипоследнее предупреждение. Один шаг из поместья – в Сибирь. Что он в Болдине за осень накропал? Пришлите мне, полюбопытствую. Но в гостиных да в присутственных местах читать ни-ни. Ферштейн, любезный? Самовластье, как он изволил выразиться, далеко от обломков, а ваши имена переписаны, вот они. Стоит чиркнуть в этом уголке – в Расправное Благочиние, и не придётся нам больше свидеться, Павел Николаевич.
Заученная в памяти петиция владимирского купечества застряла в горле. Вот как дело повернулось. Тут не о лучшем мечтать, а на своём бы месте усидеть. Демидов осмелился лишь о лихоимстве чинов нижегородских рассказать.
– В чём же трудность, дорогие мои? Пишите отношение в Вышнее Благочиние, они враз за сребролюбцами надзор учинят. Как что заметят – в острог и ауфидерзейн. Каждый гражданин Республики бдить и доносить обязан.
– За доброе слово спасибо, – Демидов поднялся. Потом не удержался и добавил. – Изменились вы с весны, Александр Павлович.
– И вы, Павел Николаевич. Совсем по-купечески растолстели. Где осанка кавалергарда? Шучу-шучу. Ступайте с Богом, а коли трудности – непременно ко мне, не чинясь. Делом ли, советом – помогу.
У кабинета Строганова купец прочитал белую надпись на широком красном кумачовом полотнище:
«Тайные розыски, или шпіонство, суть посему не только позволительное и законное, но даже надёжнѣйшее и почти, можно сказать, единственное средство, коимъ Вышнее Благочиніе поставляется въ возможность достигнуть предназначенной ему цѣли. Пестель».
Сочинять кляузу Демидову показалось не с руки. Не хотелось уподобляться в средствах служащим здесь господам. Он покинул Лубянку и забрался в сани, запахнувшись полостью от январского мороза. Добрые кони потрусили по утоптанному снегу, а сидящие на облучке бывшие демидовские крепостные лакей Егорка и кучер Прохор примолкли, дабы их бормотание не отвлекало барина от высоких дум.
Простоватый Прохор провёл революционный 1826 год подле бывшего графа, а обученный грамоте Егор по возвращении из Польши справил пашпорт и подался в город за счастьем. О том он поведал Прохору, пока Демидов искал правды в К. Г. Б.
– Так что семейство моё получило кус подле выселок. На меня, с барином ездившего, землицы не отмеряли. Дай Бог, чтоб с того наделу мои присные ног с голодухи-то не протянули. Перебрался я во Владимир-Нижний, да. Пробовал по-старому наняться, в лакеи, токмо втуне. Гэбэ часть барства за Урал сослало. Кто у них в услуженьи был – ныне рады за кусок хлеба живот рвать, не то что за рупь. К шорнику нанялся, твои уроки памятуя, – тут Егорка получил весёлый взгляд Прохора, знавшего, что из лакея мастер по сёдлам и уздечкам никакой. – Да по миру пошёл мой Савельич. Как сбрую продаст, тех денег не достаёт кожу купить. В рекруты не записали, тощим обозвав. А как не быть