Последняя охота Петра Андреича. Повесть. Вячеслав Борисович Репин
замочим кого угодно!
Но и раньше, за долгие годы егерской службы настоящих охотников Звеногову приходилось встречать не часто. Не в счет был, разве что, старичок кореец, на пару с которым они охотились годы назад. Но человек не местный – охотничья гильдия в свои ряды его не пускала. Кореец слыл не охотником, а скорее знахарем. Состояние любой двустволки он умел определять по щелканью курков и даже цевья. А к тому же последним в округе кореец держал псарню. Чем и нажил себе друзей и недругов. Злые языки договорились до того, что пропитанием, мол, старик-кореец обеспечил себя до конца дней. А может, и не только себя одного. Басурманину, мол, закон не писан.
На пару с корейцем они ходили в поля, в рощи у карьеров, на болота. И что один, что другой предпочитали отстреливать птицу. Какое-то время старик-кореец перестал у Звеногова появляться. Говорили, что заболел, слег. Звеногов всё собирался навестить его, узнать, в чем дело. Но не находил времени и откладывал визит со дня на день. Так что впору было бы спросить себя, не загулял ли дед на тот свет, прямым ходом в свои райские кущи с павлинами, которые умел расписывать со свойственной ему чудаковатостью. Во время охоты кореец бывало расписывал картины иных миров с такой достоверностью, что от разговоров с ним по спине бегали мурашки.
Остальная масса охотничьей братии – городская верхушка, кое-кто из военных и прочее мужичье из округи – весь этот люд представлял собой отпетый сброд браконьеров. Все иллюзии на этот счет у Звеногова давно рассеялись. Кого ни возьми, в охоте никто ничего не понимал. А много ли требовалось от человека? С одной стороны, нужно-то всего лишь самое малое: куда можно стрелять, куда нельзя. Ведь простые чувства человеческие, понимание того, что хорошо, что плохо, привить можно и дубине. Тяге же к лесу, к ружьям, к мужскому обществу учить вообще не приходится: мужчинами рождаются, а не становятся. С другой стороны, как обойтись без особой веры, без особого отношения к жизни, без чувства меры, которое всегда отличало настоящих охотников?
Звеногов не сомневался ни на миг, что если бы не рамки законов, не несговорчивость местных егерей и лесничих, в которых ему удалось вбить с годами хоть какое-то чувство долга, если бы не холуйский страх всех завов и замов из общества охотников после недавней подсудной истории, встряхнувшей не мало пыли в кабинетах областного начальства, – ничто бы не остановило эту рать. Дать ей волю, она давно бы перестреляла в округе всю живность – на шапки, на консервы, на продажу, на мыло…
Егеря не могли отсиживаться в стороне. Как Звеногов не бился, порча проникали и в свои ряды. Упрямых, честных, с чувством к делу – таких выживали. Набирать старались молодежь, чуть ли не пострелят. По давнему, кем-то узаконенному правилу, стариков на этой службе не жаловали. Звеногов был исключением. Его терпели, потому что не знали, как от него избавиться.
Несмотря