В нашем доме на Старомонетном, на выселках и в поле. Отсутствует

      Но, как выяснилось через несколько месяцев – моя рукопись кое-чем привлекла мастера. Я был приглашен для специального разговора, весьма для меня неожиданного. Леонид Леонидович начал с того, что похвалил мою работу за добросовестность. А затем предложил мне перейти с некоторым повышением в должности в его лимнологическую группу. Он четко пояснил мотивы этого предложения. «Я старею, – сказал Леонид Леонидович, – и вскоре мне не будет доставать сил и желания подробно вникать в работу всех моих сотрудников. А они ведут каждый достаточно специальные и узкие темы. Нужно чтобы кто-то взял на себя роль координатора и помогал встраивать частные результаты в общую конструкцию. Вы, – сказал он мне, – на Курском стационаре долго варились в среде разных специалистов и смогли не только узнать их интересы, но и в какой-то степени соединить результаты их исследований в своей работе. Не беда, что Вы прежде не сталкивались с лимнологическими сюжетами. Вы молоды и быстро освоите новую область. В этом я Вам охотно помогу».

      Тогда я не рискнул принять это предложение. Но урок был важен. Мне стало понятно, как нелегко руководить коллективными исследованиями сложных, комплексных географических объектов и явлений. Прежде мне не приходилось задумываться об этом, ведь жизнь нашего отдела, как мне казалось, была простой и естественной.

      Безмятежность жизни исчезла, когда управлять отделом стал Владимир Сергеевич Преображенский. Он был виртуозным критиком, хорошим психологом, легко находил мои слабые места и судил их сурово. Я уже не мог скрываться за спиной Давида Львовича (об этой его роли прежде не догадывался). Прятался подолгу на Курском стационаре (кстати, там продолжалась замечательная учеба), а в остальное время старался не попадаться Владимиру Сергеевичу на глаза, благо в комнатах дружественных биогеографов и почвоведов можно было найти свободный стул и стол. А потом понял, что волен или оставаться в отделе и выстраивать новые отношения или уйти. И прямо сказал об этом. Все переменилось. Я уже не опасался спорить и отстаивать свои взгляды, разумеется, в меру моих знаний, явно уступая Владимиру Сергеевичу в багаже и эрудиции, хотя и не во всех случаях.

      Теперь понимаю, определенная польза от его жесткого управления, несомненно, была. Оно воспитывало стойкость, умение или убедительно возражать, или принимать аргументы более сильные, чем твои собственные. То же самое, думаю, испытывали и другие сотрудники отдела. Вероятно, не всем это шло на пользу. Вообще, жесткое централизованное управление хорошо для решения задач проектного типа. Но при этом, несмотря на комплексность тематики работ, нередко утрачивается разнообразие суждений и взглядов. И это может снижать устойчивость научного сообщества. Возможно, отчасти поэтому наш отдел после ухода Владимира Сергеевича на некоторое время распался. Более продуктивен, как я думаю, «принцип сочувствия», его блестяще описал Сергей Викторович