Ассы – в массы. Миша Бастер
запоминали конкретные песни, которые не были нигде изданы. Вот сейчас это в клубе невозможно представить – приходят какие-то люди, краешком глаза смотрят, а в основном все своими делами занимаются.
Н.О. Я тоже делал у себя дома квартирники для питерцев, когда у меня была квартира в Никулино… Там были Рыженко, Кинчев, Майк, Башлачев, 85-й год… да, Башлачев был последний. Я даже умудрялся своих соседей приглашать, какие-то деньги собирать и отдавать музыкантам. Там как раз двадцать-тридцать рублей ребята иногда собирали – тем, кто из Питера, просто на билеты. Такое много где происходило, когда расцвел «Апт-Арт». И в квартире Никиты, и в квартире Рошаля, состоялся первый концерт Цоя в Москве. Впрочем, первый концерт Свиньи в Москве – тоже. Я на нем присутствовал, когда Грише Забельшанскому колонки для классической музыки сожгли. Там все время Майк любил останавливаться ночевать у Никиты, еще до «Апт-Арта», и вели они долгие умные беседы. Не помню, выступал ли Майк, но контакты с Питером налаживались через музыкантов.
М.Б. Как началась «Среднерусская возвышенность»?
С.В. Никола мне позвонил и попросил приехать на Ленинский проспект. Мы отрепетировали первую песню «Галя гуляй», с которой и выступили. Попадание в этот новый мир сработало, как революция. Я познакомился с людьми, которых раньше не встречал, целый сложившийся пласт нового искусства. Это сильно повлияло на психику. Сработало, как бомба замедленного действия. Даже переезд в Берлин я осознал не сразу. Такой вот, параллельный советскому, этот неформальный мир был.
Так получилось, что творчество мое сложилось между музыкой и живописью. Музыкальное началось с такой штуки, как мы это называем, «Колдунчики», которые до сих пор существуют. Люди приходили и вместе играли музыку, неважно какую. В восьмидесятых мы с товарищами базировались в чудовищном месте, которое называлось «Завод нестандартного оборудования имени Александра Матросова». Из нас единственным профессионалом был барабанщик, который пытался даже на этом заработать деньги. Возил на какие-то свадьбы, и был откровенный лабух. А я был если не начинающим, то и не стремящимся… Была своя точка. Вот и все.
При этом я занимался живописью. В «полиграфе» был замечательный преподаватель живописи Буржелян, и мы все стали «бурженистами». Классный живописец, наследник «Мира искусства», который проводил постоянные практики в каких-то хуторах, там, где Бруни писал. А летом все ездили писать в Крым. При этом он был настолько классный человек, с ним все хотели общаться. Он был стержень, важная часть эпохи. Не КЛАВА, а его школа живописи на меня повлияли. У него осталась масса хороших учеников. Мы ходили, рисовали этюды, а параллельно я работал на заводе Курчатовского института в НИИ неорганических материалов, это давало бронь от армии.
М.Б. Только вот я не понял географической связи. Ты все время говоришь про район Речного, а я знаю про Новослободскую и мастерскую в центре.
С.В. Родился я на улице Грановского