Транзит Сайгон – Алматы. Эльдар Саттаров
где только можно, но только не здесь. Здесь Франция не сдаётся! Здесь Франция не проиграет! Мы её последний оплот, и мы её отстоим.
О да, он отмстит красным за всё – и за горечь поражения национальной революции, и за бегство маршала Петэна в Зигмаринген, и за расовое унижение от японцев. Жак Коллу поклонился и вышел.
Девятого марта, после ночи взрывов, бомбардировок и зенитного огня, в опиумокурильне «У Нама» было необыкновенно пусто. Я вывел наружу свой верный велосипед и быстро покатил по рю де ла Помм. На городских улицах царило странное затишье, лишь издали слышался какой-то возбуждённый гул толпы, изредка прерываемый отрывистыми выкриками команд на японском, так сильно похожими на собачий лай. Когда я выехал на бульвар Шарне, моим глазам предстало странное зрелище. По обеим сторонам тротуара столпилось невероятное количество зевак из числа местного населения. Движение было перекрыто, и вдоль всего бульвара в сторону парка Мориса Лонга японские солдаты прикладами и штыками гнали целые толпы французов и других европейцев. В самом парке японская пехота выстроилась в каре, ощетинившись рядами поблёскивавших на солнце, тщательно отточенных штыков.
В центре каре находилось несколько огромных клеток для крупных зверей из зоопарка. Вот в эти-то клетки японцы и сгоняли белых колонов, попеременно потчуя их точечными, явно болезненными ударами прикладов и бамбуковых дубин. Там же взад-вперёд неспешно прохаживался офицер с катаной на поясе. Я его узнал – это он заходил к нам в опиумокурильню с патрулём. Кто-то из французов начал вопить из клетки: «Проклятые япошки, да что вы себе позволяете! Что вы о себе возомнили, сукины вы дети?!». Офицер остановился, и знаком приказал солдатам вывести француза. Беднягу мигом выволокли из клетки, подтащили к офицеру и натренированным ударом прикладов сзади по ногам поставили на колени перед офицером. У меня было такое ощущение, что я и мигнуть не успел, как японец, выхватив меч, молниеносно, одним стремительным движением правой руки, отсёк лысую голову бессвязно бормотавшего проклятия француза и сильно пнул её своим начищенным до блеска хромовым сапогом, так что она остановилась лишь докатившись до клетки и уставившись своими удивлёнными, недоумевающими глазами на пленных. Толпа зевак вокруг ахнула в один голос, а в клетках как-то разом все смолкли, так что над всем парком нависла гробовая тишина, в которой, казалось, было слышно мух, сразу же зажужжавших над телом казнённого. А офицер, вытерев меч о гимнастёрку одного из солдат и вложив его в ножны, продолжил неспешно прохаживаться взад-вперёд, заложив руки за спину, как ни в чём не бывало. Позже я узнал его имя. Это был капитан Ичигава, который в тот же день возглавил Сюртэ Кошиншины и перебрался в жёлтое здание на Катина с наглухо закрытыми ставнями.
В ту же минуту посол Мацумото в сопровождении конвоя стремительно распахнув входные двери, не обращая никакого внимания на вытянувшегося перед ним в струнку адъютанта Жака Коллу, вошёл в кабинет генерал-губернатора,