Смотреть и видеть. Путеводитель по искусству восприятия. Александра Горовиц
здесь надписи в стилях ар-деко и модерн, говорят о том, что 20–30-е годы XX века были отмечены масштабным строительством – причем такого размаха и качества, что большая доля возведенных тогда зданий стоит до сих пор. Шрифт гротеск конца XIX века также встречается, например, в рельефных надписях на фасадах. Как и архитектурные стили, шрифтовое оформление подвержено моде: то, что сегодня кажется современным, довольно скоро станет устаревшим, а то, что кажется дерзким, быстро станет обыденным.
Квартал, с которого мы начали прогулку, кишел буквами. Я, однако, видела слова, а не простые последовательности букв: я читала их. ЧАСЫ РАБОТЫ, АВТОСЕРВИС, СВЕТИЛЬНИКИ ОПТОМ, ПРОЕЗД 24 ЧАСА, всегда смущающее меня сочетание ПИЦЦА ХОТ-ДОГИ. Мы стояли перед галереей “Зал искусства и архитектуры”. Фасад со стенными панелями оригинальной формы, которые поворачивались над тротуаром на шарнирах, был местной достопримечательностью. Внутреннее пространство галереи выходило на пешеходную зону, и прохожие волей-неволей приобщались к искусству, просто решив пройти по северной стороне улицы. Менее знаменитой, чем сама галерея, была длинная, метров двенадцати, вывеска вверху. Остановившись прямо перед ней, Шоу указал на буквы: они были неестественно широкими, будто стиснутыми между двух горизонтальных планок. Ножки А и М были широко расставлены, а амперсанд (&) напоминал толстый круассан. Шоу догадался, что эти буквы не предназначены для того, чтобы их читали. Точнее, они не были предназначены для того, чтобы их читали, стоя прямо перед вывеской. Мы отошли на пять шагов, на угол: да, теперь явно явно лучше. Надпись сделана так, чтобы ее читали по мере приближения: буквы вытянуты и искажены таким образом, что с угла они казались одинаковыми по размеру.
Я помедлила, восхищаясь тем, как галерея заманивает посетителей, и пробормотала что-то, обращаясь к Шоу. Но он уже ушел. Во время прогулки Шоу постоянно исчезал. То он вспрыгивал на бордюр, чтобы прочитать вывеску двухэтажного магазина с правильного расстояния; то внезапно останавливался, чтобы добавить к своей коллекции фотографию знака, запрещающего парковку – скромного, очень обычного знака в городе, в котором машин больше, чем мест для парковки.
“Я смотрю на все, – ответил Шоу на мой вопрос, отдает ли он предпочтение определенным надписям: на знаках или на земле, случайным или специальным. – Когда я веду экскурсию, я забываю, куда шел”. Надо же: потеряться в этом полном указателей городе!
Мы миновали желтый знак “Парковка запрещена”, нарисованный на снятой с петель гаражной двери. Сверху на двери красовалось: PARK IN AUTO SERVICE (“Парковка – в автосервисе”). Сбоку, возле пожарных выходов на каждом этаже, по зданию карабкались другие знаки. Все вместе мне показалось довольно уродливым: словесный беспорядок, часть визуальной какофонии города. Однако Шоу восхитился.
“Она 40-х годов”, – сказал он. Мне понадобилось не меньше минуты, чтобы понять, что он говорит о вывеске автосервиса. Я осмотрела ее. Буквы написаны