Убийство на улице Дюма. Мэри Лу Лонгворт
терьеров, в разводе с отцом. Тьери – темноволос, низкоросл, коренаст, происхождения намного более скромного: отец – учитель французского в средней школе Марселя, а мать – по-прежнему живущая в браке с отцом – низкооплачиваемая диетсестра в больнице дю Норд.
Оба студента шли быстро и говорили громко, стараясь не делать пауз: каждый был младшим в семье с тремя детьми (хоть одна общая черта) и отлично знал, какие нужны усилия, чтобы тебя услышали.
– Пошевеливайся! – сказал Янн, оборачиваясь к другу на ходу. – Все самое вкусное съедят без нас.
– Что я могу поделать, если у меня нет твоих жирафьих костылей? – огрызнулся Тьери, пускаясь вприпрыжку, чтобы не отстать. – Мы успели бы выйти вовремя, если бы ты не стал брать трубку и не устроил длинный разговор с этой… как ее…
– Сюзанной, – медленно и отчетливо произнес Янн. – Сюзанной. – Ее так назвали в честь одноименной песни.
– Ну да… возлюбленная твоего детства. Ее отец – сельский доктор в Карнаке, где твоя буржуазная семья идиллически проводила каждое лето. – Тьери остановился, имитируя игру на гитаре, и вполне узнаваемо спародировал Леонарда Коэна:
And she feeds you tea and oranges
That come all the way from China…[1]
Он поскользнулся на узком тротуаре, соскочил на проезжую часть.
– Перестань, кретин! – засмеялся Янн. – Ну да, идиллически и каждое лето, ты прав. Такая была идиллия, что родители мои развелись. Может, все это из-за августовских дождей – им приходилось вдвоем торчать в этом идеально обставленном пляжном домике.
Вот то, что Янну в Тьери нравилось: этот парень не узнал бы идеально спроектированный интерьер, даже если бы ткнулся в него лицом с размаху, а узнал бы – так ему было бы наплевать.
Он двинулся дальше, нахмурившись при мысли о матери и отце с их новыми парами, которые ему были совершенно безразличны.
Молодые люди подошли к резной деревянной двери в доме на площади Четырех дельфинов и нажали на кнопку звонка в полированной бронзовой табличке, где было написано «Профессор Мут». Дверь в ответ загудела, щелкнула и со стуком распахнулась. Тьери придержал ее для своего друга, сказав:
– Только после вас!
Он заметил, что Янн вдруг затих, как с ним часто бывало, когда вспоминались его родители – они развелись два года назад, – и Тьери подумал, что зря затронул эту тему.
Он представил себе, как семья Фалькерьо сидит в гостиной, меблированной слишком непрактично для летнего домика – скажем, с белой мебелью, – и молча смотрит на серые волны, набегающие на берег. И он попытался напомнить Янну о других вещах, более веселых:
– Ты всегда только о еде думаешь. Ну, еще и о Сюзанне, конечно.
Янн засмеялся и вошел в прохладный сырой вестибюль, предвкушая сегодняшний бесплатный ужин и встречу с Сюзанной на рождественских каникулах.
Лишний вес был для Тьери проблемой еще в школе, но тогда у него не было девушки. Первый его роман произошел уже на втором году учебы в университете, и это была та еще встреча. Улла оказалась студенткой по обмену из Швеции – даже Тьери, никогда не выезжавший из Франции, знал этот расхожий образ.
Поднимаясь по широкой каменной лестнице на третий этаж, где находилась квартира профессора Мута, он улыбнулся воспоминанию, но образ обнаженной Уллы в постели померк, когда он огляделся в особняке семнадцатого века. Его восхитил вестибюль, так непохожий на подъезд того дома, где он вырос, или того, где сейчас они с Янном снимали квартиру. Там выложенная красным кафелем лестница так узка, что кресло или даже велосипед по ней протащить – задача почти невыполнимая.
– Закуски чую, – заметил Янн, перепрыгивая через две ступеньки. – Тарталетки, пицца, наверняка поднос с нарезками и пара сырных тарелок, ручаюсь, сыр из супермаркета. Вот почему процветающие люди любят подавать дешевую еду? – Он обернулся к другу, очнувшемуся от мечтаний. – Ты слушаешь? Зуб даю, вино будет из пакетов.
– Нищие не выбирают, – ответил он. – А вообще-то я тонкий знаток дешевых вин.
Янн засмеялся и постучал в дверь. Обернувшись к другу-марсельцу, который еще отдувался после подъема, он быстро сказал:
– Обещаю, что когда получу хорошую работу – надеюсь, в ближайшем будущем, – никогда не стану покупать ни дешевое вино, ни сыр из супермаркета.
Тьери с деланой искренностью кивнул:
– Запомню.
При учительской зарплате отца Тьери вырос на сыре промышленного производства, но благодаря своему парижскому другу теперь знал вкус настоящего сыра и тоже надеялся, что когда-нибудь сможет покупать настоящую еду, и не только ее. Пасхальную неделю он провел в пентхаусе мсье Фалькерьо, выходящим окнами на Дом инвалидов, и это оказался один из светлейших периодов его двадцати четырех лет. Никогда он не был в стольких ресторанах, и в каждом отца и сына Фалькерьо провожали к лучшему столу, и с ними дружелюбно беседовали владельцы, официанты и повара. Мсье Фалькерьо восхитил Тьери тем, что при всей куче денег и знаменитых друзьях Янну выделили такой
Она угостит тебя чаем и апельсинами, прибывшими прямо из Китая