Убийство на улице Дюма. Мэри Лу Лонгворт
собственной шутке. Тьери слабо улыбнулся, зная, что рекомендации на стипендию Дюма дает профессор Мут. Янн же сразу решил, что ему все равно, о чем там думает Мут. Стипендия стала бы хорошим пропуском в программу МБА, поэтому он очень надеялся ее получить и не видел причин это скрывать.
– Ммм… разумеется, – ответил Янн, тоже усмехаясь и заставляя Тьери поднять глаза к потолку, где его взгляд остановился на ярких цветных фресках с мифологическими фигурами. Парящие над головой боги и богини, впечатанные в белую штукатурку, были окружены рамками, отлитыми в виде флоры и фауны – они называются gypseries, Янн точно помнил. Янн любил не только деньги, но и искусство, а еще при первой возможности делиться своими знаниями, – но он поверх плеча доктора Мута смотрел на длинный деревянный стол, уставленный подносами с едой. Тьери увидел, что предположения друга оправдались: нарезанная квадратиками пицца, круги сыра бри, хлеб и холодные нарезки. Но вино было в бутылках. Янн пробормотал извинение и бочком двинулся к столу, где доктор Леонетти наливала себе вино. Она смотрела на двоих приятелей, и в углах ее большого рта залегала улыбка – эти парни ей нравились, но она не могла взять в толк, зачем им теология. Было у нее чувство, что Янн Фалькерьо выбрал это направление, поскольку этот факультет лучше финансировался, а конкурс ниже, чем на историю, – по той простой причине, что студентов меньше. А ему бы, наверное, следовало изучать право или бизнес. У нее был друг, работающий на финансовую компанию в Лондоне, и он говорил, что сейчас они заманивают в мир акций и облигаций выпускников с факультетов истории и теологии. А тот, что пониже, из Марселя, вообще казался ей загадкой. Она его сегодня спросит о планах на будущее, если сможет отвлечь его внимание от потолка.
– Не хотите? – спросила она Янна, поднимая бутылку.
Янн стоял уже совсем рядом с ней, склонив голову почти на девяносто градусов. Она проследила за его взглядом, забеспокоившись, не слишком ли декольтировано ее платье, – и поняла, что неудобная поза вызвана не нескромностью, а желанием прочесть этикетку на бутылке.
– Бандольское красное! – воскликнул он наконец. – Ну, что ж, спасибо! Профессор Мут превзошел сам себя!
Анни Леонетти улыбнулась:
– Его принесла я. Жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на плохое вино, не правда ли? Зовите сюда вашего соратника, я ему тоже налью.
Но Тьери уже оказался рядом – он увидел у Леонетти в руках бутылку и тут же прошмыгнул между преподавателями и аспирантами. Успел взять чей-то бокал (нет времени искать чистый, когда вино вот-вот кончится), и тут гул разговоров был перекрыт голосом профессора Мута:
– Нет, Бернар! Будет так, как я вам сказал сегодня у меня в кабинете. И мое решение окончательно!
Бернар Родье, мужчина средних лет, которого многие из коллег считали слишком красивым для теолога, резко повернулся и направился к двери. Анни Леонетти не могла взять в толк, что значит – слишком красивый? Это что же, преподаватель теологии должен быть безобразным? Конечно, на философском факультете были выдающиеся в этом