Убийство на улице Дюма. Мэри Лу Лонгворт
и сбросила одеяло:
– А я – замученный преподаватель, которому нужно работы проверять.
– Да брось! Ты же знала, что в эти выходные у нас мини-каникулы «Верлак и Бонне». Зачем ты вообще привозила эти работы? Чувствуешь свою вину за десятинедельные летние каникулы, плюс еще десять дней ранней осенью, да две недели на Рождество, две недели на лыжах в феврале и еще две недели отпуска в апреле по причине страшной профессиональной усталости?
Марин вздохнула.
– Ты же знаешь, что я во все эти каникулы работаю, пишу и публикуюсь.
– Это да, но за твоими коллегами я такого не замечал.
Марин рассмеялась:
– А откуда тебе знать? Да вообще, поверить не могу, что мы с тобой в наши, как ты их назвал, мини-каникулы Верлака и Бонне об этом спорим!
Она хотела встать, но Верлак вскочил, схватил ее белую блузку со спинки кресла и стал ею размахивать:
– Сдаюсь! Прошу прощения! Я идиот!
– Точная характеристика, – прыснула Марин.
– Ну, видишь, в чем-то мы уже согласны. Пойдешь сегодня дегустировать вино с идиотом?
– Антуан! – возмутилась она. – Мы уже вчера ходили его дегустировать и купили!
– Но я приобрел ящик белого висанского, и все время только о нем и думаю. Все мои любимые сорта винограда, и все в одном вине – сирах, мурведр, сенсол…
– Да-да. И кариньян, и гренаш.
Верлак перестал размахивать блузкой и заморгал, уставившись на Марин.
– Ты, оказывается, слушала! Иногда мне кажется, что у тебя фотографическая память.
Марин на этот комплимент улыбнулась. Преподаватели в школе и университете ей говорили то же самое, но тут дело было не только в памяти: вино начинало ее интересовать. Ее родители никогда не проявляли интереса к лозам – это хобби у них ассоциировалось с менее интеллектуальной жизнью или же с людьми, голосующими за консерваторов. Марин подумала о «Порше» Верлака и о его крошечном багажнике.
– Ты купил только один ящик, потому что у нас уже было три из Шатонеф-дю-Пап, а машина у тебя маленькая, спортивная. Тебе минивэн нужен.
– Я правильно расслышал? – спросил Верлак, бросая блузку на кровать. – Минивэн? Мне? Клади свои работы и пойдем, а то опять проваляемся в кровати все утро, как вчера. Горничная на нас злилась.
– И куда ты будешь складывать новое вино?
– Куплю с доставкой, моя милая. – Верлак подошел к окну и раздвинул тяжелые полотняные шторы.
– Mon Dieu[6], – шепнул он.
– Что там?
– Подойди, посмотри на наш Прованс, – ответил он.
Марин слезла с широкой кровати, поежилась от холода, подбегая к Верлаку. Он обнял ее за плечи. Они уставились на пятизвездочный вид Люберонских гор, сверкающих под солнцем снегами выступающих из тумана вершин. Долина, идущая между отелем и горами, рассыпалась на скрытые туманом зеленые полянки – и горизонтальные черты прерывались строгими вертикалями кипарисов.
Прямо за дверью поднимался и танцевал в воздухе пар. Марин с Верлаком не сразу поняли, что он исходит от подогретого бассейна.
Марин
Боже мой