Зеленоглазая моя погибель. Анатолий Ярмолюк
день было в храме и при храме изрядно. И, разумеется, сам батя Евгений также присутствовал, а то как же иначе: что же за праздник – без батюшки? И – в храме присутствовала та самая женщина…
Самое-то главное – никто раньше эту женщину ни в храме, ни при храме не видел.
Тогда, в день святого яблочного Спаса, она, эта женщина, пришла в храм Вознесения Христова впервые.
Точно, в первый раз.
Она прошла по паперти (и я сам, и Динозавр, и прочие нищие это дело видели и зафиксировали в своей цепкой нищенской памяти), взошла по синим церковным ступеням и вошла вовнутрь. Внутри, рассказывали, она купила свечечку, где надо ее пристроила, затем прошла к самой стене и там обосновалась. На ней была длинная черная юбка, белая блузка и на голове косынка бледно-голубых тонов. И еще – у этой женщины были удивительные, изумительные, бесподобные, большие зеленые глаза.
Так рассказывал народ, да и мы сами, нищие с паперти, впоследствии могли, так сказать, любоваться этой женщиной и ее бесподобными глазами. «Утонуть в таких глазах, и в этом было бы высшее блаженство для утопшего», – таким отчасти поэтическим образом выразил свое мнение Динозавр о той женщине, и в принципе я был с ним согласен.
Точно: казалось, такие глаза были для того и предназначены, чтобы в них можно было с погибельным блаженством утонуть. Хотя, я мыслю, – для кого как. Лично я даже и не намеревался тонуть в глазах этой женщины – невзирая на их непостижимую глубину и красоту. Даже никаких гипотетических поползновений у меня на сей счет не имелось. Даже и не предполагалось! Я относился к этой женщине и ее глазам с философической индифферентностью. Ну да – я ведь веду рассказ не о себе самом. И даже – не о Динозавре, невзирая на всю его философичность и неуместную для нищего человека склонность к поэтическим изъяснениям. Я-то хочу рассказать совсем о другом. Да.
Ну и вот. Эта никому не известная женщина вошла в храм и встала у стены.
И – каким-то неисповедимым образом батюшка Евгений обратил на эту женщину отдельное, особенное внимание. Будто бы батю в тот самый момент незримо, но вполне ощутимо кто-то толкнул в бок: обрати, дескать, внимание на ту женщину, которая притулилась у стеночки…
И, повинуясь такому непостижимому побуждению, батя мимолетом взглянул на женщину. То есть – вначале именно-таки мимолетом, затем – уже пристальнее, а еще затем – батя и вовсе замер.
Он, значит, замер, и, надобно сказать, тем самым совершил опрометчивый должностной проступок. Потому что нельзя батюшке при переполненном храме обращать пристальное внимание на кого-то одного конкретного. Всяк, кто приходит в храм, имеет равное право на батюшкино внимание. Никто не должен быть обделен вниманием бати, и никто не должен получать внимания больше других. Храм – это такое место, где все равны. Храм – это место, где царь приравнен к нищему, а нищий – к царю. Извиняюсь за некоторую не присущую нищему человеку высокопарность такого сравнения.
Но – произошло то, что произошло: батя пристально взглянул