Мистериум. Полночь дизельпанка (сборник). Андрей Дашков
не писали скромному исследователю в Мискатоник, но все же у меня есть одно письмо о солдате. Интересно было бы узнать, кто его автор: поздний ли исследователь-фольклорист или просто путешественник, наткнувшийся на вымершую деревню. Слишком складный слог для простых крестьян, да и, скорее всего, давно уже не осталось свидетелей правды о том солдате, пришедшем с незнаменитой снежной войны.
Армия Маннергейма
Михаил Кликин
ЧТО ТАМ?!
Хозяева умолкают, лица делаются похожими на восковые маски, глаза – на стеклянные пуговицы. Старик медленно поднимает палец к губам: «Тс-с», – но все молчат и так, напряженно вслушиваются в тишину.
Двери заперты на три замка. Ставни закрыты и заколочены. Печная труба перекрыта вьюшками. Под полом все продухи заложены. Никому не пробраться в дом.
Однако хозяева не чувствуют себя в безопасности. Страх не дает людям спать, и они собрались здесь вместе: восемь человек, три поколения – большая семья. Напуганы все – и дед, вцепившийся в берданку, и неслышно молящаяся старуха, и обнимающий сына отец, и беззвучно плачущая мать.
Они знают – пришла их очередь. Они чувствуют – смерть рядом. Может быть, этой ночью, может, следующей брякнет что-то на крыльце, или стукнет на крыше, или хлопнет по наличнику – и уже на рассвете их станет на одного человека меньше…
ЧТО ТАМ?! Мыши возятся? Жук стену точит? Лягушка в подполье голос пробует?
Или это смерть подошла к их дому?..
Рано утром, когда запертые в курятниках петухи только пробовали голос, в деревне появился чужак. На нем были серые от пыли галифе, побитые яловые сапоги и поношенная шинель без каких-либо знаков различия. Мятый картуз, если не приглядываться, можно было принять за форменную фуражку без кокарды, а выправка и шаг чужака выдавали, что это настоящий солдат, а не простой бродяга в военной одежде.
Остановившись у колодца, солдат из-под руки оглядел окна, в которых уже горели отсветы солнца, встающего из-за низкой полосы облаков, крякнул и скинул с плеч на землю тяжелый мешок.
– Эх, мать, – сказал он негромко и взялся за тяжеленную бадью, стоящую на колодезной лавочке.
Массивный ворот скрипел долго – вода была глубоко. А пил солдат еще дольше – присосался к воде и не отрывался, хлюпал словно поросенок, пузыри пускал. Потом умылся из той же бадьи, бритую голову намочил. И опять огляделся.
Петухи пели, а людей видно не было.
– Эх, мать, – совсем тихо сказал солдат и, выплеснув воду в канаву, подхватил мешок.
Из-за кустов сирени вдруг выкатилась колченогая собачонка, зашлась лаем, но чужак как-то особенно цыкнул на нее, и она сразу притихла, поджала хвост и, сев в придорожную пыль, принялась выкусывать блох, издалека уважительно поглядывая в сторону идущего по деревне гостя. А тот словно бы гулял не спеша: осмотрел бывший купеческий дом, заглянул в мертвые окна брошенной, сползающей в овраг избенки, постоял у сохнущего палисадника, к огородам прошелся. Потом, видимо, выбрал избу – невысокую, крепкую, с двумя