Степь отпоёт (сборник). Велимир Хлебников

      Чару рассеянно-гордых орлов,

      Ветер, неосязуемый для нас и тих,

      Вздымал их царственно на гордый лов.

      Вселенной повинуяся указу,

      Вздымался гор ряд долгий.

      И путешествовал по Кавказу

      И думал о далекой Волге.

      Конь, закинув резво шею,

      Скакал по легкой складке бездны.

      С ужасом, в борьбе невольной хорошея,

      Я думал, что заниматься числами над бездною полезно.

      Невольно числа и слагал,

      Как бы возвратясь ко дням творенья,

      И вычислил, когда последний галл

      Умрет, не получив удовлетворенья.

      Далёко в пропасти шумит река,

      К ней бело-красные просыпались мела́,

      Я думал о природе, что дика

      И страшной прелестью мила.

      Я думал о России, которая сменой тундр, тайги, степей

      Похожа на один божественно звучащий стих,

      И в это время воздух освободился от цепей

      И смолк, погас и стих.

      И вдруг на веселой площадке,

      Которая, на городскую торговку цветами похожа,

      Зная, как городские люди к цвету падки,

      Весело предлагала цвет свой прохожим, –

      Увидел я камень, камню подобный, под коим пророк

      Похоронен; скошен он над плитой и увенчан чалмой.

      И мощи старинной раковины, изогнуты в козлиный рог,

      На камне выступали; казалось, образ бога камень увенчал мой.

      Среди гольцов, на одинокой поляне,

      Где дикий жертвенник дикому богу готов,

      Я как бы присутствовал на моляне

      Священному камню священных цветов.

      Свершался предо мной таинственный обряд.

      Склоняли голову цветы,

      Закат был пламенем объят,

      С раздумьем вечером свиты́…

      Какой, какой тысячекост,

      Грознокрылат, полуморской,

      Над морем островом подъемлет хвост,

      Полунеземной объят тоской?

      Тогда живая и быстроглазая ракушка была его свидетель,

      Ныне – уже умерший, но, как и раньше, зоркий камень,

      Цветы обступили его, как учителя дети,

      Его – взиравшего веками.

      И ныне он, как с новгородичами, беседует о водяном

      И, как Садко, берет на руки ветхогусли –

      Теперь, когда Кавказом, моря ощеренным дном,

      В нем жизни сны давно потускли.

      Так, среди «Записки кушетки» и «Нежный Иосиф»,

      «Подвиги Александрам» ваяете чудесными руками –

      Как среди цветов колосьев

      С рогом чудесным виден камень.

      То было более чем случай:

      Цветы молилися, казалось, пред времен давно прошедших слом

      О доле нежной, о доле лучшей:

      Луга топтались их ослом.

      Здесь лег войною меч Искандров,

      Здесь юноша загнал народы в медь,

      Здесь истребил победителя леса ндрав

      И уловил народы в сеть.

      27. Опыт жеманного