Особо опасная статья. Вячеслав Денисов
пятнадцати с половиной выдать вам один условно, я спрашиваю: кто те люди, что обратились к вам с просьбой?
– Инспектора налоговые.
Кряжин вздохнул, подошел к кондиционеру и включил его на максимум.
– Галабердин… Это я вам сказал. А вы их с какой стороны знаете? Мы уже слишком долго ведем этот разговор, и я начинаю сердиться. К одному году уже начинают проситься в плюс еще два за недоверие.
– Один из них Филька. Но я не знал, что это налоговый инспектор. Сроду бы не подумал, что он налоговый инспектор. К деньгам его – да, тянуло. Всегда тянуло. Но чтобы до такой степени…
– Кто этот Филька?
Саланцев за два часа разговора с Галабердиным, уверенно косящим под полного дурака, устал, как за трое суток засады. Он беспрестанно пил из кряжинского чайника чай, сначала спрашивая разрешения, потом уже без спросу, курил, разминал ноги. И сейчас старший опер походил на куст вчера отцветшей сирени – готовый жить дальше, приносить пользу, но уже не так ярко. В МУРе несколько иные методы получения достоверной информации, но Андрей Андреевич, храня уважение к следователю, вынужден был признать, что при работе с такой категорией лиц нужен именно тот, что избрал следователь. Человека можно обмануть, его можно уговорить, купить, но человека никогда нельзя унижать. Даже такого негодяя, как Галабердин. Впрочем, почему – «даже»? Именно таких и нельзя загонять под плинтус и брать на арапа. К ним нужен подход тонкий, расчетливый, дающий возможность фигуранту слить информацию по искусственно выдуманной для себя причине. Безысходности, например.
– Филька? Филька… – бизнесмен-неудачник заметно оживился и даже разошелся. – Филька – это, я вам скажу, тот еще тип.
Саланцев скрестил на груди руки, дивясь невозмутимости «важняка». Об этой невозмутимости среди узкого круга специалистов разных мастей, занимающихся в столице вопросами права, ходили если не легенды, то уважительные разговоры. Кряжин был одним из тех немногих, от показаний которому в суде под предлогом физического и психологического давления со стороны следователя не отказался еще ни один из подсудимых. Он умел строить разговор так, чтобы потом у лица напротив не появлялось ни малейшего желания его оболгать. Не помогали даже увещевания адвокатов.
Сам же Саланцев у себя в триста пятнадцатом кабинете уже давно бы держал в руке шею Галабердина, не ломая ее только потому, что ее хозяин писал явку с повинной.
Филька, говорил Галабердин, жил в соседнем дворе со своими родителями. Борис Петрович с его папиком, Никитой, во втором таксопарке баранку вертели, а когда парк реорганизовали пять лет назад, остались без работы. Никита на горькую присел, причем присел очень хорошо и за три года угорел. А Феликс, сын Никиты от первого брака, срулил из дома еще в девяностом, когда ему пришла пора идти в армию. После этого Галабердин его всего два раза и видел. Вчера и год назад, на Черкизовском рынке. Заехал купить осенние ботинки, а он там в джинсовом ряду с продавщицами на «рэ» разговаривал. Мол, платить