Вранье. Жанна Тевлина

      – Я не знаю, что ты помнишь! Зарайским столько же дали. Мы еще говорили, что у них двое.

      – В том-то и дело, что двое. На пятьсот больше.

      Шура попытался вклиниться, но его не слышали, пока оба не остановились самостоятельно, как по команде.

      Лида сказала:

      – В общем, нормально, Шурик, тебе дали… Скоро, говорят, вообще ничего давать не будут. Главное, счет открывай в Леуми, понял? Только там. И не слушай всех этих уродов. Тебе тут такого наговорят.

      – А где еще можно?

      Лида разозлилась:

      – Так, тебе есть разница, где еще можно?

      – Нет.

      – Ты хочешь нормально жить?

      – Хочу.

      – Значит, слушай, что тебе говорят.

      – Я слушаю.

      С Лидой они учились в одном классе, но никогда не дружили. Их мамы общались: пока учились в младших классах, просто здоровались, а к выпускному, когда остро встал вопрос поступления, как-то сблизились и попытались сблизить детей. Мотивация была отнюдь не романтическая: поступить нелегко, а их детям – вдвойне трудно. Они должны осознавать, что надо держаться друг друга. Шура не очень понимал, что будет, если держаться друг друга, однако больше его удивило мамино поведение, совсем нетипичное для нее. И удивило по двум причинам. Во-первых, в семье никогда не муссировался «еврейский вопрос» и его последствия, чего нельзя было сказать о Лидиной семье. Во-вторых, где МЭИ, а где педагогический, куда собиралась Лида. Почувствуйте разницу! Но оба поступили, что лишило их основной сцепки, и Лида пропала из его жизни на пятнадцать лет, пока он случайно не встретил ее в булочной около дома. Оказалось, что та давно живет на площади своего мужа, в другом конце Москвы. Лида изменилась не в лучшую сторону, что было вполне ожидаемо. Как женщину, Шура никогда ее не воспринимал. В то же время в ней исчезла неуверенность. Из стеснительной неуклюжей девочки она превратилась в громкоголосую женщину, которая знает, что почем в этой жизни, и может постоять за себя. С удовольствием рассказав о своем муже и малолетнем сыне, «который может все», она попросила Шурин телефон. Шура жил в той же квартире, с тем же телефоном, только прибавилась его семья.

      – Да ты что? Как же можно с мамой жить? Этого же нельзя делать! Это ж каждый ребенок знает!

      Шура развел руками: мол, не всегда получается как нужно.

      – Куда ж твоя жена смотрит?

      Шура рассмеялся:

      – Не знаю. Налево, наверно.

      Сам-то он понимал, что смотрят они в одну сторону и будут смотреть всегда, до самой смерти, но не рассказывать же о Марине какой-то посторонней бабе, которая к тому же и не слышит, что ей говорят.