Тошнота.Ру. Сборник непрошеных драм с комментариями С. Ф.. Борис Полухин
и и более страниц описаний, чтобы добраться, наконец, до интересной мысли или острого наблюдения. Нашему нетерпеливому времени нужен содержательный, как у Пруста, текст, но короткий. Сценическая условность пьес позволяет создавать такой текст. Правда, от читающего она требует большей работы воображения.
Почему драмы непрошеные? Мастера прошлого ждали вдохновение в уютных креслах под бокал доброго вина. Персонажи моих драм заваливали ко мне в забегаловках Fast Food под пластик с дешевым пивом, как те гости, которых никто не звал…
Потом в их компанию затесался персонаж со стороны. Он постоянно на свой лад комментировал мои тексты, события связанные с ними. Даже настоял дать ему имя. Поначалу мы с Сашей Фиолетовым часто вздорили, но потом сработались и даже сдружились. Так он появился в сборнике.
Фаустята
Драматический триптих
Время безавторитетного слова
Современный критик справедливо негодует, когда узнает, как травили непониманием и непризнанием гениев прошлого. Уверен, что уж он-то точно отличит гения, лишь прочитав, увидев или услышав его произведение. Забывает, что критик прошлого точно также благородно возмущался по тому же поводу.
Известный российский литературный критик, когда прочитал драматический триптих «Фаустята», то признался, что давно не читал таких интеллектуальных произведений. Их надо опубликовать, отметил он. Но тут же быстро поправился, что их журнал пьесы не печатает. На такой ноте наш автор с ним расстался. Критика понять можно. Он не был уверен в своей оценке, чтобы заявить: что он открыл миру нового Шекспира или встретил мастеровитого графомана.
Сегодня нет авторитетов, какими были в свое время Гайдн, Гете, Пушкин, Белинский, Толстой. Личностей, способных профессионально оценить новое произведение. Эти авторитеты начали исчезать с небосклона еще в прошлом веке. Ведь уже Борис Пастернак не справился с этой ролью. Вспомним, когда Сталин в телефонном разговоре уточнял у него, как у живущего авторитета, а Мандельштам «мастер, мастер?» Тот не смог внятно ответить вождю. Он лишь сказал: «Я не могу говорить о том, чего не чувствую. Мне это чужое». Пастернак не был уверен, что на его суждение не влияет его личное отношение к поэзии коллеги.
Зевксидово зеркало
Драма художника
Действующие лица
КИРИЛЛ ТАВРУЕВ, молодой художник.
Его ТЕНЬ.
ЕЛЕНА КАДЕТОВА.
АНАТОЛИЙ, художник,
ВАСИЛИЙ, журналист, друзья Кирилла.
ПРАСОЛОВ, его сосед.
ДЕВУШКА с мимозами.
ДЕВУШКА с чертежным тубусом.
ДЕВУШКА в шляпке.
МУЖЧИНА в старомодном плаще,
ДЕВУШКА в велюровой кепочке,
ПЕРВЫЙ ПАРЕНЬ,
ВТОРОЙ ПАРЕНЬ, пассажиры в вагоне трамвая.
Часть первая
Картина 1
Мастерская Тавруева (оборудована в квартире жилого дома). У левой стены стоят книжный стеллаж, небольшой стол, мольберт, кресло. По середине мастерской поставлен табурет для портретируемого. Справа у стены находится тахта, дверь в мастерскую и платяной шкаф старомодного дизайна со встроенным во всю высоту дверцы зеркалом. На стенах мастерской развешаны картины художника.
Позднее утро. На тахте под простыней лежат Кирилл и Елена. Рядом стоит стул, на который брошены их одежды. Оба давно молчат. Вдруг Тавруев резко сбрасывает с себя простынь, поднимается. Берет со стула джинсы, надевает их.
ЕЛЕНА (с тахты). Кирилл, ты был доволен мной ночью?
ТАВРУЕВ. С нетерпеньем жду повторения.
ЕЛЕНА. И я красива?
ТАВРУЕВ. Елена, ты ослепительна. (Застегивает молнию на джинсах. Подходит к зеркалу шкафа. Вопросительно встречает свое отражение. Елена поднимает голову с подушки, садится.)
ЕЛЕНА. Отлично! я красивая и на меня западают. Это те оценки, которые женщина хочет слышать от мужчины каждое утро.
ТАВРУЕВ (отражению). И по утрам я всегда вру им – зачем? А сначала себе… Я с первого взгляда вижу женщину, какая она будет без одежды, косметики. Но уговариваю себя: оставь придирки, Тавруев. Она прекрасна! А в постели каждый раз убеждаюсь, что обманул только рассудок. Но не свое тело. И оно уступит, когда выработается на партнершу условный рефлекс…
ЕЛЕНА. Но ночь в этой мастерской мне все-таки аукнулась. Полетел весь мой расклад мужчин. Ты не стелешься ни в одну из четыре моих стопок. А новую не знаю, как назвать?
ТАВРУЕВ. Распиши свой расклад. Может, я подберу себе лейбл.
ЕЛЕНА. Было бы здорово. (Отгибает на руке мизинец.) В первой стопке мужчин у меня Духовники. С ними я встречаюсь, когда мне хочется интеллектуального единения. Или напала зеленая тоска. Это сугубо беседы, никаких