Атлантида священная (из действительности доисторических времен). Алсари
на теле.
Но его гость внезапно весело рассмеялся, приведя этим могучего, но простодушного атланта-капитана в некоторую растерянность. Он не мог взять в толк, как это можно было, после всего того, что было тут говорено, – и даже не в словах дело, а в том, что прочувствовал капитан, – так искренно смеяться и вообще делать вид, что ничего не получилось! Слава Единому, который надоумил капитана: послал силу, а вместе с ней и нужные слова, чтобы отвести, если не беду, то целый комок неприятностей…
Картлоз, между тем, чуть не захлебывался от смеха. Он все порывался что-то сказать, но смех, который должен был доказать капитану его искренность, не давал прорваться ни одному слову. Капитан уже несколько отстраненнее, как и полагалось это с самого начала, наблюдал за конвульсиями своего собеседника, когда вдруг вспомнил о своих дальнейших действиях, предписываемых всеведущей инструкцией. Эта инструкция была накрепко впаяна в сознание тех из атлантов, кои уже утеряли естественную связь, непринужденный внутренний диалог между собой, не говоря уже о выходе на Высший План. Она служила как бы напоминанием: в жизни случается не только доброе и открытое, но есть и оборотная сторона этому. И ты, коль скоро вышел на уровень общечеловеческий, в какой-то степени затемнив таким образом свое сознание, должен, общаясь с другими, – будь то человеки или даже твои собратья-атланты – находиться постоянно в боеготовности. Во всех странных, сомнительных для тебя случаях ты можешь безоговорочно передавать свое сознание вверх по Иерархии, – там уж разберутся, что к чему, и укажут тебе, как действовать дальше.
Капитану Дирею, плававшему с самого открытия сообщения между исконной Атлантидой и новыми землями, еще не приходилось прибегать к этому способу. Каждый раз гордость или, скорее, уверенность в том, что можно справиться и собственными силами, удерживала его от дачи условленного сигнала. Но на этот раз он чувствовал, не стоит дожидаться обстоятельного разговора на берегу, в тихом полуподвале каменного дворца. Разговора, бывшего, по его мнению, пустой формальностью, своеобразным отчетом каждого капитана, который надолго выходит в мир, ставший враждебным не только атлантам, но и самому себе.
В этом же случае было нечто, настолько противное самому естеству капитана, в общем-то не гнушавшегося земной жизни, что он вдруг осознал: здесь большая опасность. И опасность, грозящая не ему лично, – об этом не стоило бы и говорить, – но чему-то большему и высшему, чем он один, самому принципу атлантизма, что ли…
Впрочем, капитан Дирей не формулировал так четко своих мыслей. Достаточно было и того, что была создана сама эта идея, – а уж передача ее наверх – она совершалась автоматически, или сама собой, как говорили атланты, не любившие употреблять понятие «автоматизма» в отношении собственного, сверхразумного сознания.
Но, так или иначе, а сигнал был дан. И пока капитан с удивлением, похожим на иронию, взирал на корчи этого своего пассажира, которому он чуть было не открыл своего сердца (вот до чего может довести