Главный инженер. Жизнь и работа в СССР и в России. (Техника и политика. Радости и печали). Лев Николаевич Токарев
раз – штурм жалкого, облезлого, скрипящего трамвая. Потом – нервная очередь за обладание базарным прилавком и весами. Потом долгое стояние на дрожащих от усталости и голода ногах. И так – каждый день!, месяцами и годами, всю войну и несколько лет после войны. Так и питались семьёй с клочка земли, да ещё платили так называемый военный налог. Сколькото яиц, сколько-то молока (мы держали одну козу), сколько-то денег в месяц. После такой жизни мне всегда смешно слышать жалобы людей на какие-то «лишения» современных дачников: нет магазина, нет электричества, нет газа и т.п.
Я был мальчуганом впечатлительным и наблюдательным, всё окружающее впитывал, как губка. Что такое жестокая сталинская власть – очень хорошо помню. Врезался в память эпизод. За деревней в придорожной канаве женщина жнёт серпом траву для своей козы. Подбегает уполномоченный, грубо толкает её, орёт матом – иди работай, а не воруй колхозное добро. Женщина рыдает, жалуется на голодную, смертельную усталость. Но всё – безнадёжно.
Когда дядя нашёл нас и в 47-м году вернул меня в Ленинград, я понял, по контрасту, какое невероятное изобилие всего было здесь по сравнению с деревней. До сих пор помню, как в 84-й школе, куда поступил учиться по приезде, военрук звал меня подкулачником за рассказы о деревенской жизни.
В 49 году понял я горький смысл настоящей сталинской крепостной неволи. Получив паспорт, я сразу же отделился от родной матери невидимой, но неразрушимой стеной. По существующему закону я мог, в принципе, жить везде, где разрешали прописку. Мать же такого права была лишена. У неё не было и не могло быть паспорта. Она стала крепостной, «беспаспортной». Значит – была навечно приписана к деревне, в которую приехала на дачу за неделю до войны. Это тошнотворное чувство зависимости преследовало меня всю жизнь.
Только поступив в ЛЭТИ, и начав подрабатывать в должности лаборанта на кафедре переменных токов, смог посылать несколько десятков рублей стареющей, измотанной жизнью матери, оставшейся в крепостной неволе в деревне.
Конечно, все эти душевные страдания обостряли желание проникнуть в сущность политического и экономического устройства государства и общества в целом. И это желание не давало покоя всю жизнь.
В каком направлении строить свою жизнь? Отец считал, что я должен стать или артистом или художником. Наверно поэтому уже в 7 лет направил меня в художественную школу. Но пришла война, разрушив всё. За неделю до войны, 16 июня мы уехали на дачу, в деревню на правом, высоком берегу Волги. Вот где насмотрелся я просторов в самом центре России! Проснувшись утром и выглянув в окно нашей избушки, я уже включался в широкий до бесконечности мир. Прямо, за зеленью садов, открывался с высокой горы потрясающий вид на Волгу. За величавой ширью воды простирались бескрайние заливные луга, перемежающиеся голубыми старицами, озёрцами, остающимися после ухода весеннего разлива. За лугами террасой поднимался на всю ширину горизонта сосновый бор. За Волгой,