Девичья башня. Самид Агаев
обвинение в вольнодумстве. Собственно, ехать мне некуда, но с ними шутки плохи.
– Не уезжай, прошу тебя. Что я буду делать без тебя? Я не вынесу этой разлуки.
– Ты будешь жить как жила до встречи со мной. В конце концов, у тебя есть муж.
– Сегодня ты жесток, – заметила Зульфия.
– Нет, не жесток, – возразил Али, – я выпил, поэтому говорю то, что думаю. Я говорю о положении вещей, называю их своими именами. Может быть, все обойдется, но по-прежнему уже не будет.
– Конечно, – с обидой в голосе сказала Зульфия, – зачем я тебе, если ты холост. А вокруг так много свободных девиц.
– Как ни странно, но это не так, – возразил Али, – я не ищу себе девиц, потому что не собираюсь жениться во второй раз. Видишь ли, я верен своей умершей жене.
– Отрадно мне слышать это, – прошептала Зульфия и приникла к нему.
Али вдруг обнаружил, что она лишилась одежды и стоит перед ним совершенно нагая. Она влекла его в сторону ложа, и он повиновался….
После, когда он боролся со сном, девушка прошептала ему чуть слышно.
– Если ты уедешь, возьми меня с собой.
Сонливость как рукой сняло, и он сказал:
– Ты сейчас нетрезво мыслишь, а я не могу предложить тебе ничего, кроме неизвестности.
– Я согласна на все, лишь бы быть рядом с тобой. Лишь бы ты любил меня.
Али долго сомневался, говорить ей об этом или нет. Но затем все же сказал:
– Насчет последнего. Я люблю только одного человека, свою умершую жену.
Он тут же пожалел о сказанном. Физически чувствуя, возникающее отчуждение. Зульфия отстранилась, а через некоторое время сказала:
– Убирайся.
Али тяжело вздохнул и стал одеваться. Злость и обида – верные спутники женщины, они помогут ей пережить расставание. Правда, он в этой ситуации выставлял себя подлецом. Но чего не сделаешь из человеколюбия. Он хотел обнять ее на прощание, но Зульфия вытянула руку, отстраняясь. Хорошо все-таки иметь дело с гордой женщиной.
– Прости, – сказал Али.
Он подошел к окну и посмотрел на улицу. Ему ничего не удалось разглядеть. Ночь была безлунной. Али осторожно открыл окно, спустил узловатую веревку и стал вылезать. Как только ноги его коснулись земли, чьи-то мощные руки заключили его в объятия, и он услышал громким шепот.
– Попался, голубок, сейчас ты узнаешь, как шастать к чужим женам в окна.
– Почему же во множественном числе, – лихорадочно мелькнуло в голове. Он попробовал вырваться, но не тут-то было. Человек, схвативший его, был силен.
– Не трепыхайся, птенчик, – сказали ему в ухо, – это бесполезно.
Блюститель нравов, видимо, питал слабость к пернатым. Али, наклонив голову, что есть силы ударил противника затылком в лицо. Тот охнул, ослабив захват, но руки не разжал. Тогда Али поджал ноги, повиснув всей тяжестью. Этого было достаточно, чтобы выскользнуть из объятий. Он перекатился в сторону и вскочил, повернувшись к противнику. Это был крупный мужчина. Одной рукой он утирал нос, из которого обильно шла кровь. А другой изготовлялся к новому захвату. Верзила