Непреодолимое черничное искушение. Мэри Симсес
такое место – невезучее. Может быть, поэтому бабушка отсюда и сбежала, как только появилась такая возможность.
– Бейкон? – переспросила я. – Ну, думаю, он ничем не отличается от большинства других таких же маленьких городков, – я глубоко вздохнула. – Хайден, я тут думала… наверно, ты был прав. Ну, то есть… надо было просто отправить это письмо по почте. Поэтому завтра я возвращаюсь в Нью-Йорк. Если я выеду в…
– Что? – он явно был шокирован. – Эллен, но ты же уже приехала туда! Так зачем тебе уезжать?
– Но сегодня утром, когда я уезжала, ты говорил…
– Я прекрасно помню, что я говорил, милая, но я просто… ну, ты понимаешь, я просто рассуждал практически. И волновался, что ты поедешь одна, сама за рулем. Но теперь – уже поздно отступать.
Уже поздно отступать.
Мне хотелось плакать. Я уставилась на плитку на стене ванной – ярко-голубые, красные и золотые квадратики складывались в узор в виде компаса.
– Мне бы так хотелось, чтобы ты был здесь.
– Ты же знаешь, я бы поехал, – сказал он. – Если бы не эта встреча с Петерсоном завтра.
Я все знала об этой встрече с Петерсоном. И не только потому, что мы с Хайденом встречались – мы еще и работали в одной фирме, только он в отделе судебных разбирательств.
– Слушай, – продолжал он. – Ты же сама говорила, что твоя бабушка не стала бы просить тебя об этом, если бы это не было для нее так важно.
Я теперь смотрела на картинку в раме, висящую над полотенцесушителем – парусник, плывущий в тумане к гавани.
– Да, я знаю. Но, может быть, мама права, когда говорит, что бабушка под конец уже не понимала, где находится и что происходит вокруг. Может быть, она уже была не в себе. Может быть, она думала, что этот Чет Каммингс живет на соседней улице. Кто знает?
– Эллен, твоя мама просто беспокоится о тебе, поэтому так говорит. Я знаю, как ты любила свою бабушку, и я знаю, как важно тебе доставить это письмо. И я горжусь тем, что ты это делаешь.
Я сидела на краю ванны в полотенце и думала о бабушке. О ее последнем дне. Всего неделю назад мы были вместе, в ее гостиной в Пайн-Пойнте, городке в Коннектикуте, где она жила много лет и где до сих пор живет моя мама. Образ бабушки встал у меня перед глазами: такая элегантная, изящная, она сидит на бледно-голубом диване, серебряные волосы убраны в низкий пучок на шее, как она всегда носила, а в руке шариковая ручка, которой она вписывает правильные ответы в кроссворд.
– Эллен, слово из четырех букв, обозначает «множество»? – спросила она меня тогда.
Я задумалась на мгновение, откинувшись на спинку стула и уставившись в экран своего макбука. Краем глаза я видела в окне маленький дворик за домом, розарий и зеленую лужайку, которая вела к железной калитке у подъездной дорожки. Где-то вдалеке лениво, словно пчела, жужжала чья-то газонокосилка.
– Много? – ответила я, подсчитывая в уме буквы. – Хотя нет, тут пять букв.
Из открытого окна дул легкий бриз, неся с собой свежие запахи только что скошенной травы и розовых лепестков.
Бабушка что-то