Меч дьявола. Мэттью Хаффи
в душе Кенреда после смерти сестры. Вспомнив о ней, Кенред тут же почувствовал, что к глазам подступили горькие слезы, и стал быстро моргать, чтобы не дать им хлынуть на щеки. Беобранд казался ему каким-то напряженным: его челюсти были крепко сжаты, а голубые глаза смотрели куда-то вверх, в затянутый дымом очага полумрак. Он стал другим, словно принял какое-то судьбоносное решение.
– Почему ты хочешь убивать? – неожиданно спросил Кенред так тихо, чтобы его услышал только Беобранд.
Тот повернулся к нему. Беобранда, похоже, не удивил этот вопрос. Они с Кенредом стали так близки друг с другом, что им было тяжело скрывать друг от друга свои чувства.
– Я не хочу надеяться на то, что меня и моих близких защитят боги или вирд, а потому я должен учиться сражаться. Если мне придется убивать, то я буду это делать. – Он напрягся, и его ладони сжались в кулаки. – Есть люди, которые заслуживают смерти. Если бы ты мог убить валлийцев, которые…
Он запнулся, как будто не пожелал произносить какие-то слова. Они редко вспоминали сестру Кенреда, поскольку тот воспринимал такие разговоры очень болезненно. Однако Беобранду все же очень хотелось объяснить, какие он испытывает чувства, а потому он заставил себя продолжить, решив не называть имени:
– Если бы ты мог убить тех, кто убил ее, разве ты этого не сделал бы?
Кенред довольно долго сидел молча. Он думал о своей милой сестре и о том, как она ухаживала за ним, когда их мать стала немощной и когда им с сестрой пришлось заботиться о себе самим. Он вспоминал о том, как они смеялись над его шутками, как готовили еду вместе, как она занималась с незнакомцами тем, о чем он никогда не отваживался ее расспросить, – и все только ради того, чтобы ее братец не оставался голодным. Позднее, когда они покончили с такой жизнью и пришли в Энгельминстер, она вместе с ним стала изучать все то, что было связано с Христом. Она искренне уверовала в единого Бога, и ей очень понравились притчи Иисуса Христа. Тата частенько развлекала Кенреда рассказами из Библии, услышанными от монахов. Кенред уже не смог сдержать слез, и они потекли по его щекам.
Наконец Кенред повернул заплаканное лицо к другу и сказал:
– Нет, не сделал бы.
И это была правда. Тата не захотела бы, чтобы убили кого-то еще, потому что этого не захотел бы Христос.
– В этом заключается разница между мной и тобой, Бео. Я рожден не для того, чтобы убивать.
Кенред поспешно поднялся и, прежде чем Беобранд успел что-то сказать в ответ, вышел из дома и исчез в темноте, уже больше не боясь того, что могло в ней таиться.
Проливной дождь, промочивший насквозь его одежду по пути в общую спальню монастыря, натолкнул Кенреда на мысль о том, что сам Бог, наверное, сейчас тоже плачет.
После того, как все слушатели разошлись, Леофвин аккуратно завернул лиру в кусок холста и положил ее в обитый кожей ящик. Повесив этот ящик на колышек, торчащий из стены над его постелью, Леофвин вернулся к очагу и сел рядом с Беобрандом.
– Что