Бескрылый воробей. Виктор Борисович Ефремов
о стремлении индивида к высокому, не о перевоплощении его же из грязи в князи. Это метафора слабости человеческой души и рассудка на тернистом пути к собственной вожделенной мечте. Зачастую не сознание определяет бытие, а бытие разрушает сознание.
Виктор Ефремов
БЕСКРЫЛЫЙ ВОРОБЕЙ
Будьте осторожны со своими желаниями – они имеют свойство сбываться.
На что похоже это чёртово облако? Никак не могу взять в толк. Странные мысли не дают покоя, когда лежишь на обочине богом забытой автомагистрали с пробитой головой. Не знаю, сколько прошло времени, быть может, я только что рухнул здесь, опробовав местный гравий на вкус, а, быть может, пролежал здесь целую вечность. Секунды имеют обыкновение растягиваться в подобные моменты вплоть до бесконечности. Две вещи не дают мне покоя и напоминают, что я ещё принадлежу этому миру: острая боль в боку, сопровождающаяся обильным кровотечением, и это чёртово облако.
Не могу поверить, что моему безобидному путешествию суждено завершиться именно так. Я никогда не приобщал себя к персонам благородных кровей, но и помирать, как псина, здесь, у обочины… Нет, такая перспектива меня абсолютно не прельщает.
Что же делать? Кричать изо всех сил, звать на помощь, рыдать в три рупора или же молить всевышнего об отцовском снисхождении? Катя сказала бы что-то вроде: «Будь мужиком! Настоящий мужчина не должен так себя вести!» Эх, глупая, маленькая Катя, как же мне не хватает твоей наивности и ребячества здесь и сейчас. Я, быть может, и вопил бы во всю глотку, орал, что есть мочи, надрывая последние связки, но ребро, предательски вошедшее в лёгкое, советует мне сидеть тихо и спокойно, усмиряя любые попытки быть хоть толику громче воды резкой болью в упомянутом боку.
Возможно, скажите вы, стоит набрать 112, сообщить о случившемся утром конфузе, о том, каковы на вкус сталь выкидного ножа и удары узконаправленного действия (по моей морде) двухметровой лысой гориллы в джинсовом жилете с логотипом Моторхэд и сломанным носом, объяснить, как и почему я оказался здесь… Но где, «здесь»?
Проблема в том, что даже если бы я знал точную долготу и широту места, которое я успешно залил n-ным количеством миллилитров крови, это бы навряд ли кардинально изменило ситуацию, учитывая тот факт, что фанат хэви-метал с медвежьими лапами уволок не только мои последние бумажки с пейзажами родных сердцу городов, но и мой старенький, потрёпанный жизнью мобильник.
С каждой минутой становится всё труднее сохранять здравый рассудок и откладывать встречу с Иисусом… или с Сатаной… Чёрт побери, я не знаю, на сколько хорош я был в этой жизни, но что я знаю наверняка, так это то, что это определённо собака! Ну конечно, я отчётливо вижу отвисшие уши и длинную благородную морду, это определённо спаниель, белый, как снег, немного размазанный ветрами многометровой высоты, но спаниель! Дрянное облако, я раскусил тебя. Надеюсь, сложившаяся ситуация не успеет так же быстро раскусить и меня.
Неплохо было бы что-то предпринять, пока дефицит поступающей к мозгу крови не дал о себе знать. Возможно, стоит попросить бинты у тех парней или хотя бы стакан виски, должно же быть хоть что-то в их дорожной аптечке. Они как раз направляются в мою сторону.
Глава 1. Семейное гнездо
– Тебе не надоело сидеть здесь? – нарушив состояние моего двухчасового транса, спросила Катя.
– Нисколько, Кать. Я же просил, не тормоши меня, когда я ухожу сюда. Ферма Воробьёвых – единственное место, где мои уши могут отдохнуть от ваших бесконечных криков. Что-то случилось?
– Нет, – выждав пару секунд, Катя продолжила, – просто мама волнуется, ты сидишь здесь весь вечер.
– Что со мной может произойти на старой заброшенной ферме? Я же сказал, приду к девяти вечера, видишь, – я оттянул рукав выцветшей клетчатой рубашки, – дедовы часы со мной, по-прежнему целы, по-прежнему ходят и тикают с частотой в один Герц. Ещё только восемь двадцать две, ты отнимаешь драгоценные минуты моего уединения. И вообще, какого чёрта маленькая рыжая девочка шатается вечером в этих местах? Тебя непременно примут за ведьму, собирающую шабаш, оглянуться не успеешь, поймают и сожгут!
– Дурак! – ударив меня кулаком по заплатанному плечу, крикнула девчушка.
Возможно вы уже догадались, Катя – моя сестра. Младшая, если быть точнее. Невыносимая, если быть ещё точнее. Тогда ей было три года. Ладно, отбросив мои издевательства над ней, могу согласиться, что ей было двенадцать. Дело в том, что моя сестрёнка родилась в високосный год, аккурат на 29 февраля, что не могло не радовать её папашу, любившего пластинки Тото Кутуньо куда больше, чем собственную дочь. Старый мерзавец находил должным дарить дочери подарки лишь раз в четыре года, разбавляя оставшиеся деньки обилием побоев и бранных слов в адрес беззащитного ребёнка. Однако мы с мамой всегда находили для неё пару-тройку цветных бумажек на шоколад и разного рода побрякушки. Жили мы небогато, но, благо, на хлеб с колбасой хватало. Хорошо, что мама ушла от этой свиньи. На ферме