Неоконченные предания Нуменора и Средиземья. Джон Р. Р. Толкина
Верен и Лутиэн то ли еще живы, то ли умерли и воскресли из мертвых. В тот год великие замыслы Маэдроса были близки к исполнению, эльдар и эдайн набрались новых сил, и удалось остановить наступление Моргота и выбить орков из Белерианда. Пошли разговоры о грядущих победах, о мести за поражение в битве Браголлах, о том, что Маэдрос поведет в бой все силы эльфов и людей, и загонит Моргота под землю, и заколотит Врата Ангбанда.
Но мудрые беспокоились – им казалось, что Маэдрос поторопился обнаружить свою растущую мощь, и теперь Моргот успеет приготовиться.
– В Ангбанде вечно плетутся какие-нибудь новые козни, о которых не догадываются ни эльфы, ни люди, – говорили они.
И в самом деле, той же осенью с Севера, из-под свинцовых небес, налетел дурной ветер. Злым Поветрием прозвали его, ибо он принес чуму, и в северных землях, что примыкали к Анфауглиту, в конце года случился большой мор среди людей, и умирали прежде всего дети и подростки.
В тот год Турину сыну Хурина было всего пять лет, а сестре его Урвен исполнилось три ранней весной. Когда она резвилась на лугу, волосы ее мелькали в высокой траве, словно желтые лилии, и смех ее звенел, как веселый ручеек, что сбегал с холмов и струился за домом ее отца. Ручеек тот звался Нен-Лалайт, и девочке тоже дали прозвище Лалайт, и все домашние были счастливы, пока она жила среди них.
Турина же любили меньше. Черноволосый, как его мать, он и нравом обещал выйти в нее: он редко смеялся и мало говорил, хотя говорить научился рано и вообще выглядел старше своих лет. Турин не забывал обид и насмешек. Горячностью он вышел в отца, и мог быть несдержан и даже неистов в гневе. Но умел он и сострадать, и не раз плакал, видя боль или горе живого существа, – в этом он тоже походил на отца: Морвен была сурова и к себе, и к другим. Мать Турин любил – она говорила с ним коротко и ясно. Отца он видел мало – Хурин редко бывал дома, он охранял восточные рубежи Хитлума вместе с воинством Фингона. Когда Хурин приезжал домой, его быстрая речь, пересыпанная непонятными словами, намеками и шуточками, смущала Турина, и потому он побаивался отца. В ту пору больше всего Турин любил свою сестренку Лалайт. Он редко играл с ней – чаще прятался где-нибудь и незримо охранял ее, любуясь, как она бегает по лугу или по лесу, напевая песенки, что слагали дети эдайн в те дни, когда язык эльфов был еще нов их устам.
– Лалайт прекрасна, как эльфийское дитя, – говаривал Хурин жене, – только, увы, кратковечнее! Но оттого она, быть может, еще прекраснее – и еще дороже…
Турин слышал слова отца, и долго думал, что это значит, но так и не понял. Он никогда не видел детей эльфов – в те времена в землях Хурина не было эльфийских поселений, и Турину лишь однажды удалось повидать эльфов: как-то раз король Фингон со своей свитой проезжал через Дорломин, и Турин видел их на мосту через Нен-Лалайт, – белые с серебром одеяния эльдар сверкали на солнце.
Но слова Хурина сбылись еще до исхода той зимы. Злое Поветрие нагрянуло на Дор-ломин, и Турин заболел. Он долго метался в горячке и темном бреду, а когда