Самое обыкновенное убийство. Где тебя настигнет смерть? (сборник). Фредрик Браун
на перила, где лежала его мясистая, с грязными ногтями рука.
– С работы погнали, что ли?
– Нет. Все в порядке.
– Старик из дому выставил?
– Слушайте, шли бы вы, а? Оставьте меня в покое.
– Как хочешь. Я просто интересуюсь. Ты ведь парень-то неплохой, бросил бы эту пьянь, своего папашу, так…
Я вскочил и бросился вниз, к нему. В тот момент я мог бы убить его. Финк изменился в лице – никогда не видал, чтобы человек так пугался – и исчез. Я снова сел и взялся за голову.
Вскоре дверь нашей квартиры открылась. Я туда не смотрел, но слышал, как они выходят, все четверо. Когда все затихло, я открыл квартиру своим ключом и снова поставил чайник. Засыпал кофе в фильтр и встал у окна, глядя на наш залитый цементом двор.
Жаль, что я так плохо знал папу. Нет, мы нормально ладили, просто теперь я с опозданием понял, что недостаточно знал его. Смотрел на него будто издали и думал, что о многом судил неверно.
Взять хоть его пьянство. Не знаю, почему он так пил, но причина определенно была. Кажется, сейчас, глядя в окно, я начинал ее постигать. Отец был тихий и спьяну тоже не буйствовал: всего несколько раз я видел, как он злится, и тогда отец был трезв.
Сидишь целый день за линотипом, набираешь рекламные листки компании «Эй энд Пи», статьи об асфальтовых покрытиях и объявления церковного совета, а дома тебя встречают поддатая с полудня, нарывающаяся на ссору стерва-жена и падчерица, потенциальная стервочка. Еще сынок, окончивший школу с хорошими отметками и потому полагающий, будто он умнее тебя.
Что тебе остается? Идешь пропустить пару стаканов пива, не собираясь напиваться, и все-таки напиваешься. А хоть бы даже и собирался, то что?
Я вспомнил, что у них в спальне висит папина фотография, и решил посмотреть. Снялся он лет десять назад, когда повторно женился.
Я не знал этого человека. И никогда уже не узнаю, потому что он умер.
В половине одиннадцатого мама с Гарди еще не вернулись, и я ушел.
Квартира к этому времени раскалилась как печка, и на улице было ничуть не лучше. Я шагал по Гранд-авеню на запад, под эстакадой надземки. Проходя мимо аптеки, подумал, что надо бы позвонить в «Элвуд пресс», сказать, что ни меня, ни папы сегодня не будет. А, к черту. Они и так уже сообразили, что мы не придем.
Что сказать, когда я все-таки появлюсь там? Я не знал и вообще не хотел пока ни с кем разговаривать. Не мог представить, что мне придется произнести: «Папа погиб». То же самое и с полицией, и с похоронами. Хорошо, что мама и Гарди еще не вернулись домой. Маме я оставил записку, что еду в Джейнсвилл, сообщить дяде Эмброузу. Уведомить его о смерти единственного брата она мне не запретит.
Эту поездку я придумал, чтобы убраться подальше.
С Орлеан-стрит я срезал на Кинзи, потом двинулся через мост и по набережной до вокзала на Мэдисон-стрит. Следующий поезд на Сент-Пол с остановкой в Джейнсвилле отправлялся в одиннадцать двадцать. В ожидании его я пролистал пару утренних газет. О папе ничего не было. В Чикаго за сутки случается, наверное, дюжина подобных происшествий, и типографскую краску