Я уехала в кантон Ури. Дневник эмигрантки. Татьяна Масс
переделает весь дом, чтобы ничего не напоминало Олегу о его прежней семье. «Интересно, и что же она сделает из Митиной комнаты?» – эта мысль чуть не довела Анну до исступления, она вскочила, села на кровати, закрыв лицо руками и застонав от боли в сердце. Эта боль была нематериального свойства, но она ощущалась всем существом несчастной израненной женщины, плакавшей до самого рассвета в своей бывшей детской спаленке.
На следующий день Анна проснулась поздно утром. Мити в спальне не было – его голос слышался из-за открытой двери – он разговаривал с бабушкой, которая что-то односложно ему отвечала, просила не шуметь.
Анна встала и побрела из спальни. В длинной ночной сорочке она была такой худой и бледной, что мать, которая на кухне месила тесто для пирожков, рассмеялась:
– Ну ты как привидение рижское! Такая исхудавшая! Давай, садись завтракать. Мы уже с Митей ели. Он сказал, что бАбуська так вкусненько готовит, – просюсюкала мама, изображая Митю, пытаясь рассмешить дочь.
Анна опустилась на стул, не улыбнувшись. Взяв бутерброд, она начала жевать его, не ощущая его вкуса. Ей вдруг опять страшно захотелось спать.
– Митя, иди мультики посмотри – я тебе включила видео, – выпроводила бабушка Митю из кухни. И наклонившись к Анне, мать сказала ей неожиданно жёстко:
– Ты с таким лицом не сиди. Ребёнок не должен видеть свою мать такой депрессивной. Ты меня часто такой видела, когда маленькой была? А у меня тоже были проблемы и с отцом, и со здоровьем. Но ты никогда ничего не знала и не ощущала. Я тебя берегла. Побереги и ты своего мальчика. Митя очень чуткий ребёнок.
– Я не депрессивная, мам, я просто не выспалась.
– Ну сколько можно спать? – но посмотрев на Анино осунувшееся лицо, она сбавила тон и сказала неуверенно: – Ну иди ещё спи, если хочешь. А мы с Митей пойдём погуляем, пока тесто подойдёт на пирожки. Потом дед с дачи приедет, клубники привезёт – я ему уже позвонила.
– Я не пойду спать, я кофе сейчас выпью и проснусь окончательно. Мне нужно дела делать. На работу устраиваться, прописываться и прочее.
Этот семейный мир, в котором всё переплетено невидимыми артериями, соединявшими память об ушедших и заботу о живущих – был устойчивым и почти неподвластным разным политическим бурям и непогоде за окном. Он – этот тёплый мир – был взлелеян матерью Анны, любившей своих детей и внука Митеньку больше своей жизни. Мать работала на созидание этого мира, начиная с самого первого дня своего замужества, раз и навсегда установив идеальную чистоту в доме и доверие в семье. Привычка к ограничениям послевоенного детства выработали в Валентине Фёдоровне незаурядную волю, мудрость и незацикленность на материальных вопросах. Её муж всю жизнь зарабатывал неплохо, но она никогда не гордилась этим и часто помогала своим бедным деревенским родственникам. Отец, выросший в семье с другими правилами, в другом регионе России, не сразу принял эти новые законы доверия и заботливости друг о друге. Они показались ему излишеством и сентиментальностью. И лишь сейчас,