Письма и записки Оммер де Гелль. Павел Вяземский
Я сильно работаю в пользу уничтожения субсидий, платимых правительством в пользу туземных сахарозаводчиков. Они все поставят вверх дном и нарушат порядок, устроенный самой природой. Я нашла у моего Тюфякина брошюру четырнадцатого года «Три послания о Николае Бонапарте»:
Сдавите, заставьте бродить свекловичный сок,
Все вино в погребах обратите в сироп –
И получите сахар. Вы кофе хотите,
Бобы и цикорий тогда обожгите –
И Мокко чистейший получите вы.
Триумфа искусства достигнули мы.
Морни почти каждый день ходит к нам и понимает совершенно мои отношения к Тюфякину, и я так привыкла к нему, что, думаю, очень бы полюбила его. Досадно, что его интересы заставляют его поддерживать партию, враждебную нашим колониям. Моя мать часто уезжает в Лион, г. Керминьян навещает нас изредка и останавливается в отеле «Мирабо». Мой муж еще реже посещает меня. Он был в Париже всего два раза по два дня в течение шести месяцев: один – при отъезде в Марсель и раз при переезде из Вьена в Куломье. Моя мать не унывает и явно, хотя заочно, покровительствует Анатолю. Она желает разжечь мою страсть к нему. Не понимаю ее расчета. Понимаешь ли ты что-нибудь? Я его ненавижу, потому что он не захотел жениться на мне. Я с ним была бы верная жена. Я так боюсь его.
Моя мать купила альбом Шеффера, не настоящего: «Что говорят и что думают», где я представлена на бале, кажется, в 1832 г., в пансионе. Я имела с Демидовым очень мне памятный разговор. Он просил моей руки. Я тогда думала, что мы – родные, мы себя держали совершенно как брат и сестра. Я вклеила на память лист из альбома, а остальные изорвала на папильотки. Моя мать, так ему надоедавшая прежде, возвратясь из Лиона, мелким бесом распинается перед ним. Он ей дарил пустяки, но, однако, ценные. Я и бровью не моргнула. При посещении г. Гелля моя мать еще более возненавидела его. Я страстно его любила и на два дня заперлась с ним вместе, никого не допуская, кроме моей девушки.
На третий день мой бедный муж имел сильный припадок кровавого поноса, с корчей в кишках, и уехал, опять харкая кровью. Моя мать в остервенении его ругала всячески за то, что он видимо притворяется и выеденного яйца не стоит. Доктора решили, что нам надобно иметь две спальни и что лучшее, что можно придумать, это нас отделить морем. Я была в оцепенении. С десятого года я была одержима припадками чувственности. Замужество казалось исходом для моих припадков, ниспосланным провидением, которое сжалилось как будто, видя мои мученья. И вот жданная свадьба открыла настежь обе двери для приключений. Моя мать бранила мужа на всех перекрестках, но он весьма понравился Тюфякину, который пригласил его на партию виста, Морни также, а карточку Демидова он отослал назад. Демидов для твоего приезда мне подарил очень красивую лошадь. Ее зовут Джипси, очень смирна, а рысью бежит отлично.
№ 21. ГРАФИНЕ Л‹ЕГОН›
(Доставлено ею в префектуру в 1836 году и возвращено мне г. Жиске в том же году)
Понедельник,