Письма и записки Оммер де Гелль. Павел Вяземский
неподражаемым искусством сумел передать твои растопыренные субтильные ножки, твой grand ecart. Он очень искусно вышел из затруднения. Он тебя, бедную, совсем замучил, держа десять дней в этом положении. Твой жених этого не стоит. Мы бы так стоять не умели, и живописцы бы и написать не сумели. Это достояние трех июльских дней. Все остальное в тени, надобно долго смотреть и даже всматриваться, чтобы увидать твое спокойное лицо, с спокойным взглядом. В этом и заключается прелесть. Не развлекая взора, надобно, чтобы внимание было сосредоточено на твоих, ногах; их надо видеть. Это практично: ты, глядя на них, задумываешься, и твое внимание ничем не отвлечено. Герцог не хотел купить картины – и не надобно. Мы сами ее купили, А как он всмотрится попристальнее, то предложит двадцать тысяч франков, и г. Керминьян наверное не отдаст, а захочет больше. Мне картина так нравится, что хочется заказать ему повторение. (Моя мать решительно не знала цены деньгам.) Ты слишком редко посещаешь его мастерскую, он такой добрый малый, так предан твоим интересам. Тебе надоедают посетители; возьми квартиру под ним, в нижнем этаже. Она немного темна, он оттого и перешел наверх, а квартира славная, в ней много простора и удобств, в ней три выхода, один на улицу.
Сказав это, моя мать так и вспыхнула. Какая наивность, я этого от нее вовсе не ожидала. Неужто она воображает, что я ничего не замечаю?
– Я не говорю, что я не хочу мастерской, но прежде всего я хочу быть честной женщиной, прежде всего я хочу выйти замуж. Лучше моего жениха нет, он самый что ни на есть подходящий. Г. К(ерминьян) очень обстоятельно с ним говорил, и мы выяснили обоюдное наше положение. Мы оба хорошие работники, наша будущность впереди. Мы свое возьмем. Не мешай моей свадьбе, а там мы увидим.
– Когда ты устроишь твое ателье, пригласи г. Анатоля побывать у тебя, он, верно, из-за меня перестал к тебе ходить. Я очень любопытна знать, что он думает о картине. Он любит легкий жанр. Ведь ты показывала картину твоему жениху? Да ты и растопыривала твои ноги перед ними обоими. Морэн ко мне прибежал в восторженном возбуждении, и твой жених все толкует о твоих чудных ногах; он первый заметил Морэну, что картина выйдет прелестная. «Вам будет трудно передать, а я рад бы иметь хоть эскиз. Правда, мне этого не нужно, когда я буду обладать очаровательницей». Он так и сказал, не стесняясь моим присутствием. Негодяй! А именно и не надобно было ему показывать твоих чудных ног, да и самой картины вовсе не следовало ему показывать. Все они ужасные ревнивцы; нынче он гордится тобой, а через десять лет припомнит, поверь мне.
Советы, часто, почти ежедневно повторяемые матерью, навели меня на первую мысль нанять квартиру, ту самую квартиру, в которой прохлаждалась матушка. При повторении этой сцены я вышла из себя и велела прийти обойщикам; они мне все устроили в один день. Я уже с утра ранехонько расположилась в роскошной просторной комнате, обставленной зеркалами; и на потолке четыре большие зеркала и пятое, еще больше, посредине. Вдоль стен также четыре зеркала меня отражают с разных сторон.