В муках рождения. Церенц
рассказ. Старик не понимал, что каждое его слово острой стрелой ранило сердце несчастного молодого человека.
– Какой же я глупый, князь! Вместо того, чтобы накормить тебя, рассказываю грустные истории.
И Хурен вышел из комнаты, покинув ошеломленного Гургена. Что это, явь или сон? Неужели, если он войдет во внутренние покой, Эхинэ не встретит его? Душевная боль становилась невыносимой. Единственным утешением могло быть только сознание, что Эхинэ любит его и любит всем сердцем. Но что пользы в том? Эхинэ принадлежит сейчас другому, ибо она обманута. Здесь какой-то коварный заговор.
Гурген тяжело вздыхал, то и дело поднося ко лбу руку, у него стучало в висках. Он не видел, как Хурен и слуги накрывали стол и заставляли его яствами. Гурген задыхался. Он вышел из зала через боковую дверь, ведущую на скалу, и стал пригоршнями прикладывать к голове снег. Ему стало немного легче, и когда Хурен пригласил его к столу, князь попросил оставить его одного таким не терпящим возражения голосом, что старик молча повиновался.
Там, на скале, снежный ветер играл его густыми, темными волосами, тяжелые вздохи его терялись в реве бушующего озера. Гурген продолжал прикладывать снег ко лбу, рассуждая сам с собой:
«…Вот что, оказывается, ждало меня, скитальца, после восьмилетней многострадальной жизни!.. Только мысль о встрече с Эхинэ скрашивала ее, и мне казалось, что сегодня начнется для меня новая жизнь. Увы, начнется, но какой она будет мучительной…
На пороге этой комнаты мечтал я о рае, но ад с его пытками проник в мое сердце и охватил его всепожирающим пламенем…
Эхинэ ведь получила все мои письма и даже последнее… В нем, этом последнем письме, и кроется тайна. Они подменили его… Но что могли они написать ей от моего имени?..
О, род князей Арцруни!.. Будь он проклят, этот род, породивший Меружанов!.. Какая неутолимая жажда власти и наживы!..
…Но ведь и я из рода Арцруни… При чем тут род?..
Как мне быть теперь?.. Неужели сидеть сложа руки? Нет, никогда! Надо мстить, и моя месть должна быть страшной, звериной, кровавой, такой силы, чтобы до основания сотрясти весь Васпуракан!.. Пусть рушатся крепости, пылают города, разоряются села, пусть люди говорят: „Все Арцруни таковы. Они всегда там, где надо разрушать и губить, там, где можно бесчинствовать; и если один из них действует изменой, коварством и клеветой, – другой не брезгует огнем и мечом, ядом и предательством“.
Что это я говорю… Господи! Извлеки из моего сердца эти муки, извлеки из меня дух ненависти и мести! До сего дня мне претило всякое зло, неужели же теперь, когда судьба лишает меня счастья и всякой надежды на благополучие, я опорочу свою совесть!.. Боже упаси! Лучше терпеть несправедливость, чем самому учинять ее. Нет, Гурген, не забывай того, что говорил в юности; пусть твой отец умер от изменнической руки отца Ашота, но ты не изменил никому, не стал братоубийцей. Пусть у тебя отняли твое наследство, твои вотчины, ты не захватишь чужого состояния… Но что сделал со мной