О театре, о жизни, о себе. Впечатления, размышления, раздумья. Том 1. 2001–2007. Наталья Казьмина

      «Воскресение Лазаря» реж. Б. Мильграм, Дом Актера.

      Похоже на концерт в Кремле. Аранжировка (в легкую) романа Достоевского. Хор бомжеватых людей или клоунов, которые поют частушки – видимо, воспроизводят атмосферу Пяти углов или Сенной площади. Финальные слова из романа читает в микрофон довольный, важный, сам Мильграм, с пустопорожним пафосом повторяя – про 7 лет, которые надо страдать, подвиг совершить…

      Вроде бы смысл сочетания есть: свободная музыка (джаз) и несвободная жизнь. Но это сделано так формально. Порфирий Петрович (в начале представления «бацает» на фортепиано, курит «Беломор», общается с публикой) одет в клоунский комбинезон (левая и правая половины – разного цвета, зеленого и белого, кажется, талия завышена и галифе). Идея напоминает фокинскую с Гоголем – выбросить из инсценировки то, что привычно, а взять периферию сюжета и через прежде не замеченные детали передать напряжение целого. Идея Васильева – соединять несоединимое – здесь – понт, шарада. Рушащаяся декорация – идея Захарова. Этот Достоевский – частный случай, для своей аудитории, которая балдеет. Есть кардинальное противоречие в исповедальности монологов и диалогов Д. и в том, что все это выносится (без психологии) на авансцену и подается через микрофон.

      «Черное молоко» В. Сигарева, реж. С. Яшин, Театр им. Н. Гоголя.

      Спектакль усредненно-психологический, увы. Но, наверное, Яшин войдет в историю как режиссер, впервые вернувший на сцену начала века современную тему не как чернуху, а с состраданием к человеку. Нет уродов, есть несчастные люди, и страна как была несчастной, так и осталась. Хороший образ в оформлении Е. Качелаевой: рельсы, сначала идущие нормально, параллельно, а потом вздыбленные. И. Шибанов, увы, катастрофически потерял обаяние, стал умелее и формальнее, а был такой душевный чистый мальчик. Три замечательные женские работы: А. Гуляренко, Н. Маркина и А. Каравацкая. Настоящие типажи, причем, без наигрыша. Как в жизни. Этого давно не было. И есть теплота в спектакле.

      «Евгений Онегин» А.Пушкина, реж. Ю. Любимов, Театр на Таганке.

      Двухэтажная конструкция из деревянных ячеек и полотняных занавесов. Шесть клеточек по три. За занавесками возникают тени, как в «Десяти днях». Игра тенями очень разнообразна. Вверху, в средней ячейке – гипсовая голова Пушкина, не бюст, а именно голова. Печаль в лице. Справа, в окне портала, тоже наклоненная голова Пушкина, огромная, виден один глаз – трагическое выражение лица. По бокам две деревянные лестницы. Все, что на сцене, напоминает дачный интерьер. Движение занавесок задает ритм и темп действию: когда актеры задергивают шторки по очереди, волной, это словно перелистывание страниц, движение театрального занавеса, стук колес поезда или кареты. Ячейки, рамы от портретов изображают каретные окошки. Пара коверных, комиков в майках с надписями «Мой Пушкин» и «Наш Пушкин». У Т. Бадалбейли тоже черная майка с надписью «I – сердечко