Хороший отец. Ной Хоули
Аллен, – заговорил Толан, перед тем как открылась дверь лифта, – не хочу вас обидеть, но после того, что сделал ваш сын, я надеюсь, он попадет на электрический стул.
Северную часть пятого этажа освободили от пациентов. Все крыло занимал один Дэнни. Я увидел у сестринского поста агентов Секретной службы, стерегущих выходы. Среди сестер и врачей замешались служащие полиции Лос-Анджелеса и люди в костюмах – как я догадывался, из Службы или ФБР. Плотнее запахнув пиджак, чтобы скрыть пятно на рубашке, я почувствовал себя маленьким и беспомощным перед превосходящими силами.
– Я хочу видеть медкарту сына, – сказал я.
Толан переговорил с одним из агентов Службы. Тот велел мне поднять руки. Меня охлопали с ног до головы и обвели щупом металлоискателя. Я отдал мобильный и пейджер, бумажник и ключи, ремень и шнурки от ботинок. Они боялись, что я пронесу к сыну что-то, что поможет ему причинить себе вред или бежать. Когда обыск закончился, подошел Толан с немолодым человеком в лабораторном халате.
– Это доктор Коппола, – представил он.
Я протянул руку. Коппола чуть помедлил, прежде чем ее пожать.
– Я читал вашу прошлогоднюю статью о фибромалгии, – сказал он мне.
Я кивнул. Он подал мне карту Дэнни.
– Вашего сына доставили с пулевым ранением левого бедра. Пуля располагалась вблизи бедренной артерии. Кроме того, множественные ушибы лица и рук, полученные, как я полагаю, при задержании полицией.
Я не дал воли гневу.
– Кровотечение?
– Минимальное, – ответил доктор Коппола. – Я обошелся местным наркозом при удалении пули, зашил рану. Мы его наблюдаем, но я считаю, что заражения не будет и через несколько дней пациент сможет вставать.
Я ощутил облегчение. И следом – панику. Когда о его здоровье позаботились, подступили более насущные заботы.
– Кто в него стрелял? – осведомился я.
– Точно не знаем, – ответил мне Толан. – Присутствовавшие на месте сотрудники силовых структур не докладывали о применении огнестрельного оружия. Согласно первым сообщениям, в свалке Дэниел сам нечаянно выстрелил себе в ногу.
«Дэнни выстрелил». Как нелепо это звучало. Мой сын ненавидел оружие. Терпеть не мог охотников. Два года в старших классах придерживался вегетарианства.
– Значит, по вашим словам, он сам себя ранил? – переспросил я.
– Пока мы полагаем, что так.
«Удобная теория», – подумал я.
– Он просил адвоката?
– Насколько мне известно, – сказал Толан, – с момента ареста ваш сын не произнес ни слова.
Я смотрел на их лица. Я видел это в их глазах. Все считали, что он виновен. Видели в нем монстра, а во мне, его отце, в лучшем случае грустного жалкого человека, в худшем – отца, виновного в почти преступном небрежении. В конце концов, монстрами не рождаются. Их создают в лабораториях домашнего насилия и равнодушия. И кто в этом виноват, как не родители? Даже Толан, проявлявший максимальное сочувствие, старался