Номах. Искры большого пожара. Игорь Малышев
их бегство.
Где-то вдали их встречает лай новых пулеметов, и они ложатся, как колосья во время жатвы.
Разгром завершен.
Пустельга беззвучно парит над степью, усеянной мертвыми и умирающими людьми и животными. Умирающие кричат, бьются в агонии, смотрят в небо гаснущими глазами.
Все кончено.
Покрытые грязью, словно рожденные землей люди прекращают стрелять, неся пулеметы, будто детей на руках, собираются в группки, разговаривают, смеются.
Земля сохнет на их коже и отваливается, открывая голое тело. Они стоят посреди степи радостные, что-то возбужденно рассказывают друг другу, сетуют, что нельзя покурить.
Пустельга, успокоенная тишиной, снова кричит.
Разлитая по черной земле кровь горит и сияет на солнце.
Картошка
– Батька, хлопцы танк в плен взяли, – расплывшись в широкой, как Днепр, улыбке, выпалил с порога высокий мосластый боец.
– Не бреши, – искоса глянул Номах и снова вернулся к карте.
– Вот те крест! – подался вперед боец все с той же широченной улыбкой.
Номах бросил карандаш, порывисто поднялся, оправил ремни портупеи.
– Пошли! И смотри, если брешешь! Света не взвидишь.
– Ой, батька, я с четырнадцатого года воюю. Уже всякий свет повидал. И тот, и этот.
Аршинов, Щусь, Каретников, остальные члены штаба тоже задвигали с грохотом стульями.
– Где он хоть, танк твой?
– От Салтовки версты две будет.
– Это не тот, что Щуся под Текменевкой, как зайца, гонял?
– Должно, он. Про других тут не слыхать было.
– Тогда откуда ж он под Салтовкой взялся? Там ведь и белых поблизости нет.
– Врать не буду, не знаю, – развел руками солдат. – Но мы с хлопцами так кумекаем, что заблудился он. От своих отстал и заблудился.
– Отстал… Он что, кутенок?
– Ну, не знаю. Может, в темноте не туда свернул. Может, сломался, а уж потом, когда свои ушли, починиться смог.
– Если б сломался, его подорвали бы и вся недолга.
– Что ты меня, батька, пытаешь? Я столько же, сколь и ты знаю.
– Так вы оттуда не вытащили никого, что ли? – Батька остановился, поглядел снизу вверх на бойца колючим взглядом.
– Нет, Нестор Иванович. – Улыбка сошла с мосластого загорелого лица. – Мы уж стучали, стучали, мол, выходите, не тронем. Не отвечают.
– Ладно, по коням. На месте разберемся. Щусь, Задов, со мной, остальные тут.
Номах взмахнул затекшими от долгой неподвижности руками, суставы звонко хрустнули.
– Как же вы его взяли-то, такого борова? – спросил батька, когда вдали показалась болотно-зеленая неуклюжая громадина.
– Так ему Шимка гусеню гранатой подорвал, он и встал.
– Годится. А скажи-ка мне, воин, почему он вас из пулеметов не посек?
– Так у него, похоже, патроны вышли. Он как нас заприметил, дал пару очередей, да с тем и замолчал. Должно, думал, что мы струсим, уйдем, да только не на тех нарвался. А тут как раз и Шимка с гранатой: получай гостинец. С тех пор,