Кровавый и непокорённый. Николай Анатольевич Кривошея
на кухню. На кухне меня встретили дед с бабушкой, называть вам их имена не вижу смысла. Давно они меня не видели. Мы посидели, поговорили, о том, о сём. Ну… Знаешь… Как это часто бывает при встрече родни, они рассказали о своих делах и новостях, я рассказал о своих. Хотя, если по правде мои дела их мало волновали, точнее будет сказать, что они не волновали их вообще, впрочем, как и я сам, но всё же, родня есть родня, какой бы плохой она не была. Какой-то мудрый человек когда-то сказал: «Уважать всех ты не должен, но относиться уважительно обязан – это твоё воспитание». Собственно, я так и поступаю. Нет, нет, я не в коем случае не говорю, что они плохие и всё такое… хотя, с другой стороны, это очень спорный вопрос… но это уже как вы поняли другая и очень длинная история, достойная, наверное, отдельного упоминания этой книге. После запоздалого завтрака на скорую руку, для меня завтрака, для них обеда, я по обыкновению спросил, могу ли я чем-то им помочь по хозяйству. Тут же, как по щучьему велению нашлась работа. Сказать, что её было много это ничего не сказать, её было дофига! Но я ничего, другого и не ждал. Такое случалось, каждый раз, когда я приезжал сюда. Остаток дня пронёсся для меня на одном дыхании: прополи огород, почисти сарай, натаскай воды на кладбище, дай поросятам, приготовь сено, покорми голубей, сходи за коровами.
В общем, пришёл в себя я только после знатной бани, уже ближе к ночи. Немного попарившись, я вышел из бани и дошёл до скамейки, которая стояла вне двора, то есть по ту сторону забора, на улице. Присел я тут в надежде «отойти» от баньки и от веников, которыми мой дядя Юра любезно «избивал» меня последние минут двадцать и немножечко побалдеть. Минут десять я просидел на лавочке без единого движения, в почти уже полуночной тиши, тупо смотря на забор, который находился по другую сторону дороги. Уже было темно, на часах, наверное, было около одиннадцати или двенадцати часов вечера. По почти уже ночной дороге никто не проходил, ни одна живая душа. Коровы давно разошлись по своим хозяевам на вечернюю дойку, даже кошки не пробегали. Остался только я, один на один со стрекотанием сверчков, возникающими, как будто из не откуда, первых звёзд и блаженной ночной прохладой. Просидел на лавочке у дороги минут десять, все это время я смотрел на забор на противоположной стороне дороги, не отводя глаз. Забор всегда казался меня весьма и весьма странным. Он был слишком уж высокий, даже по деревенским меркам, без единой щелки, весь из дерева. Из-за забора виднелась крыша солидного, длинного особняка. Этот дом был не ровня старым и ветхим покосившимся деревенским домам, окружавшим его. Я знал, кто тут живёт. Это была очень большая семья, то ли цыган, то ли армян. Главу семьи зовут, кажется, Ахмед. Имена его трех жен за давностью лет сейчас я уже и не вспомню, а детей уж тем более. Я не слишком разбирался в этнографии и национальности этой семьи, да мне и дело до них особого не было, живут и пускай живут. Я медленно прикрыл