Живое золото. Роман-иероглиф. Андрей Козырев
тучная Лизавета Лихач, увидев Андрея, причмокнула полными губами. Блуждающий поцелуй Лизаветы Петровны полетел по воздуху, примериваясь к людям: к кому бы пристать? В конце концов, он недоуменно пристал к устам Недопушкина, всосался в них и – задушил человека, так, что только оболочка от него осталась. Пустой кокон человека сидел за столом, не шевелясь, несколько часов, но никто этого не заметил.
Рублев тоже не замечал этого. Он направлялся в отдельный кабинет, заранее приготовленный для него, где за накрытым столиком уже сидели его друзья, цвет острожской богемы, – дипломат Вадим Вадимович Берг, его сестра Майя, художница Валерия Казарская, поэт Глеб Лямзиков, меценатка Ольга Левиафани.
Молодой дипломат и беллетрист Вадим, – высокий рост, благородный серый костюм, запрокинутая голова, прямое смуглое лицо со сросшимися бровями, – был похож на шоколадное пирожное, стремящееся притвориться гранатой. Он только что вернулся из дипломатического визита в Атлантическую державу. Бакенбарды Вадима, отращиваемые в подражание Пушкину, смотрели особенно самоуверенно.
Майя сидела рядом с братом, положив ногу на ногу. Глаза её блестели особенным, мёртвым блеском. Она улыбалась, загадочно, с лукавинкой, и казалось, что родинка над верхней губой смеётся вместе с ней. Тонкая длинная сигаретка в её изящной маленькой ручке, одетой в полупрозрачную перчатку, время от времени подлетала к узким алым губам девушки. Острый подбородок надменно выдавался вперёд. Глаза Майи рассеянно скользили по гостям дома литераторов, нигде не останавливаясь надолго.
– Знакомьтесь: Андрей Рублёв, великий писатель, биограф Иуды, демиург острожский, принц датский и прочая, прочая, прочая! – продекламировал Вадим под всеобщий хохот, когда наследник Срединной империи подошёл к их столику.
– Ну, хватит, черти драповые… – весело возмутился Андрей. – Ну что вам эта повесть про Иуду? Да, написал я её когда-то. Но не про Иуду она. Она про нас. Роль Иуды, как и Христа, каждый хоть раз в жизни сыграть может. Хотя переписать Библию в виде досье – это смело, да…
– Да, ты писатель рисковый… – чуть шепелявя, произнёс Глеб Лямзиков, плотный, коренастый юноша, образец послушания и тупости для всех молодых литераторов Острога. – С виду и тихий, да темы такие поднимаешь, – расстрелять за них можно. Как мой шеф говорит: писатели – народец такой, кого на дуэли не подстрелят и на каторгу не сошлют, тот с горя сопьётся.
– Глеб, ты человек, может быть, и чистый. Только безнадёжно чистый, – рассмеялась Майя, отставив в сторону бокал с хмельной моховой настойкой. – Всё боишься, как бы чего не вышло. Как бы по службе тебя не наказали… А жизнь мимо проходит. Но тебе ведь всё равно.
Глеб потупил взор. Он выглядел как всегда нелепо. На нём была зелёная кофта под бежевой широкой курткой. Рядом на столе лежал вязаный берет, который он забыл снять в гардеробе и теперь таскал с собой. Лёгкая шепелявость и близоруко прищуренные