Гнев терпеливого человека. Сергей Анисимов
телохранители, и полиция их стережет и защищает, а отец никто, и я был никто… Но я ведь ждал…
Парень впервые с начала своего монолога поднял глаза и, столкнувшись взглядом с почти не дышащим уже офицером, как-то пришел в себя.
– В общем, я только надеялся, что… Но не думал, что это так будет.
Антон сидел неподвижно, изо всех сил стараясь не дать себе заорать. Паузы, к счастью, не было. Помог Рома, как и во многих других сходных случаях. Вот у кого понимание момента железобетонное всегда! Вот на кого можно надеяться.
– Не ссы, сатэра. Будет у тебя возможность. И за себя, и за того парня. Не все сбежали. Как ни странно. Кто-то, может, все потерял разом. Думал, жизнь обеспечена, а тут все нажитое непосильным трудом, на пятнадцати счетах там и столько же здесь – ух, и все! Старые доллары стали мусором. Евро вроде не стали, но стоят уже резко меньше. Визы, поговаривают, аннулировали категорически. Кому-то кое-что и прямо обещали, но я уверен, что выполнили не все и не для всех, вот ведь облом, да? Так что они как-то доступнее стали, неожиданно. Ближе к народу. К нам. К тебе, в частности.
Он показал зубы и прикрыл глаза. Открытые вновь, те будто поменяли цвет – из серых стали какие-то желтоватые. Совершенно спокойно и даже как-то отрешенно, капитан-лейтенант Дмитриев подумал, что это, понятное дело, от освещения – но все равно не просто так.
– Сколько мы уже дело делаем? Сколько уже на каждого из нас приходится? Мало, все равно мало, сам знаю. И не остановлюсь, пока живой. Пока сердце бьется. Пока папка в затылок мне смотрит. Будем давить этих, будем резать оккупантов, будем жечь и мелочь, и железо. Неотвратимость. Они должны это понять. И одни, и другие. И чужаки, и эти, наши собственные, – продавшие нас всех скопом, с мамами и папами и с малыми детьми. Кончать их всех будем, гадов, без сожаления. Никогда больше не допустим такого, что было. Никогда.
Роман Сивый вновь оскалился, скользнув по своему командиру коротким и жестким взглядом своих нехороших глаз, – и именно тогда так долго звеневшая в воздухе невидимая струна с лязгом лопнула, тут же изменив все вокруг. Пульсирующий шепот в ушах стих, перебитый этим звуком; загустевший и черный до непрозрачности воздух снова стал нормальным. Посмотревшая на трех моряков из темноты пыльного окна третьего этажа женщина в красном отвернулась – и канула в темноту.
Офицер, прошедший сотни километров по земле, ставшей за эти недели чужой, почувствовал, как его наконец-то отпустило. Да, он был капитан-лейтенантом в подчинении у непонятного человека с временным воинским званием; да, вся его привычная жизнь осталась безвозвратно позади. Но, выжив в первых стычках, они пережгли свои страхи, став не хуже других: тех, кто дерется и умирает на порогах собственных домов. Они дошли сюда, и они будут делать дело, нужное всем.
На осунувшееся от долгих дней голода и риска лицо Антона Дмитриева, капитан-лейтенанта ВМФ, сама собой вползла кривая, непривычная улыбка. Оглядывая своих сержантов и нащупывая правой рукой привычную тяжесть пистолета в кармане, он впервые за