Салам тебе, Далгат! (сборник). Алиса Ганиева
братьев вместе с красавицей сестрой, а народ содержал их. Но во время одной из осад сестра влюбилась в предводителя вражеской армии, то ли иранской, то ли монгольской, и налила соленой воды в дула братниных ружей, и попыталась перебежать к возлюбленному, но братья поймали ее, побили камнями и спешно покинули крепость, завещав свое имущество жителям. Пригорок из камней, под которым лежала сестра, с тех пор был проклят, и каждый прохожий еще совсем недавно плевал на холм и швырял туда камень.
Я думал о Табасаране. О том, как сложен табасаранский язык. О похожих на колдуний ковровщицах-надомницах, гнущихся в глинобитно-саманных домах за работой. Три месяца работают они над настоящим ворсовым ковром, сотканным из окрашенных мареной шерстяных нитей. Есть ковры мужские и женские. Топанчи с перекрещенными рукоятями кинжалов дарились воинам, и по ним нельзя было ходить. А на ковре «Сафар» изображены мужчина, овцы, растения и много синего цвета, потому что Сафар – это имя девушки, чей возлюбленный пастух сгинул в селевом потоке.
Я видел Табасаран, его сухую степь, пологие предгорья, жесткие колючки, распаханные полосы каштановых почв, грецкий орех, малые виноградники, мелкие ручейки, родники, носящие имя своего мастера, мосты, возведенные людьми без казенной помощи, обрывы и леса с моховиками и опятами. Брызжущие слюной речки Рубас, Гюргенчай, Хамейду. А там, высоко – тропу Хаджи-Мурата, ведущую к пещере, в которой тот скрывался, и рядом – естественный Кутакский мост. А у села Хустиль, около рощи, где не пасут скот, а забивают жертвенных животных, в конце тропы, вырубленной по южному склону скалы, видел священную пещеру Дюрка, где жил когда-то праведник-отшельник. Тропа узка и опасна, над входом в пещеру нависает готовый сорваться камень, а внутри, вниз по приставной лестнице, – темный зал, убранный коврами, летучие мыши. Так там было еще недавно.
(Далгату пришло в голову, что он давно не ездил на юг. Говорят, на заброшенных базах отдыха в Берикее отличные пляжи с белым песком и гигантскими черепахами.)
Мой Юждаг горяч, зноен, плодороден: здесь хурма, инжир, гранат и миндаль, но он разлажен и распорот. Здесь, лишенные защитных ущелий, лезгины, цахуры, рутулы, агулы и прочие народности, по нескольку тысяч человек, а то и поменьше, более всего подпадали под власть албанских, иранских, царских и других пришлецев. Только лишь остались сказания о воскресающем борце и воине Шарвили, который появлялся, как только нападал враг, и против Тамерлана обернулся каменным мальчиком. «Когда бы враги Лезгистана ни совершали нашествий, вы с горы Келез-хев[42] окликните: “Шарвили! Шарвили! Шарвили!”, и тогда я с вами вместе вступлю в сражение с врагом, и он будет повержен».
Здесь говорят нараспев, пьют чай перед пищей, нет средневековых жилищ и боевых башен. Завоеватели, приходя в Дагестан, сначала встречали лезгин и всех дагестанцев называли лезгинами, и горский танец всей республики поэтому зовется «лезгинкой», а у грузин похоже по звучанию – «лекури», танец дагестанцев.
До и
Хев – гора