Незавершенная Литургия. протоиерей Алексей Мокиевский
себя более на Небе, чем в храме. Эти двое, муж с женой, старались не пропускать ни одной службы, а уж в такой праздник, как сегодня, они, конечно же, были в первых рядах. В честь престола не жалели масла и возжигали все лампады. Серебряные оклады древних образов отражали огоньки, и лики икон словно оживали.
Отец Георгий повернулся к народу и вполголоса произнес: «Простите мя, отцы и братия», при этом он слегка склонил голову. Те, кто это заметил, ответили ему поклоном: «Бог ти простит, отче честный, прости и ты нас, грешных, и благослови». Осенив народ рукой крестообразно, батюшка скрылся в алтаре, и боковая дверь затворилась, явив образ архидиакона Евпла.
– А вдруг его там не будет?
– Куда он денется? Сегодня Покров. Вся округа знает этот праздник и в церковь сбежится. Хошь не хошь, а служить придется.
– Лады. А как, если миряне начнут гоношиться?
– Видишь маузер? Как думаешь, сколько людей в церкви останется, если я стрельну пару раз? С ними построже надо. Мы все-таки власть представляем, не так себе гуляем.
– А что, если поп сбежит?
– Как?
– Запросто. У них там в алтаре, под престолом… ну, на котором он там свои причиндалы раскладывает, есть подземный ход. Мы зайдем, а он шасть туды, так мы его и видели.
– С чего ты взял?
– Как пить дать… Знамо дело, в каждой церкви такое есть – тайный подземный ход. На всякий случай…
– Ты что, сам видел?
– Ну, видать не видел. Кто же такое покажет? На то он и тайный. Но слышать слышал. Так что надо не проворонить. Быстро заходим, быстро берем его под белы рученьки и уводим.
Не в пример голубым ризам, подризник отца Георгия, как говорится, видал виды. Из простой льняной ткани с нехитрым узором по краю подола, он уже утратил прежнюю белизну, обзавелся парой аккуратных заплат, сидел мешковато и только условно мог символизировать чистоту священнического служения. Меж тем, надевая его, батюшка читал слова: «Возрадуется душа моя о Господе, облече бо мя в ризу спасения…» Зато, возлагая на себя епитрахиль, набедренник, пояс, поручи и фелонь, жестковатые и тяжелые, священник представлял себя воином, надевающим доспехи. Он словно собирался на битву.
Облачившись, он звякнул рукомойником – «умыю в неповинных руци мои…», – вытер ладони о рушник и встал перед жертвенником, на котором стояли святые сосуды. Нечасто приходилось служить на столь дорогих сосудах. Позолоченного серебра дискос со звездицею были укомплектованы лжицей изящной работы, а потир был поистине шедевром ювелирного искусства – на нем были финифтяные образочки, украшенные лентами из блестящих стразов. Внутрь потира был вделан серебряный вкладыш, что позволяло теплоте, благодаря двойным стенкам сосуда, долго не остывать. Памятуя и том, что «сокровище явленное крадомо бывает», отец Георгий старался реже использовать его на службах, а лишь в особо торжественные дни – Пасху и Покров.
На подоконнике