Незавершенная Литургия. протоиерей Алексей Мокиевский
что? Они, им доверься, и не тому еще научат. Они нас в рабы с детства записали! Раб Божий, поди, говорит, к доске… А мы не рабы… Рабы не мы.
– Что теперь с ним будет?
– Органы разберутся. Наше дело доставить его в губернию. Пусть предстанет перед судом и расскажет, контра, как он советской власти вредил. А оттуда в тюрьму, на лесозаготовки. Там на своих нежных ручках поповских натрет мозоли и поймет, почем он, хлебушек крестьянский.
Батюшка выбрал из пяти просфор самую ровненькую и положил на тарель. Широкое копие легко взрезало податливую хлебную плоть. Священник совершал проскомидию. Приготовление к литургии он служил в одиночку. Дьякон умер два года назад. И теперь, без диаконского сослужения, отец Георгий уже привык литургисать. Поглядывая в служебник, он тихо произносил: «Жрется агнец Божий…» Редко ему приходила на ум вселенская значимость свершаемой жертвы, но сегодня какое-то особое состояние, словно облако, окутало его, и, вырезая агнец, он вживую представлял картины крестной жертвы Спасителя. Вот Он висит на древе крестном, и римский воин «копием ребра Его прободе, и абие изыде кровь и вода». Сдерживая нежданные слезы, батюшка молча вылил содержимое чашицы в потир, помедлил, вновь наполнил чашицу, перекрестил и добавил в чашу. Богородичная просфора с монограммой Богоматери привела на память бесстрашное стояние Девы Марии у Креста Господня: «…Прими, Господи, жертву сию, в пренебесный твой жертвенник».
Церковный народ прибывал в храм. Под купол поднимался пар от множества дыханий. Свершали земные поклоны. Поднимаясь на цыпочки, лобызали образа. Отгибая фитили, возжигали свечи. В широкой коробке, перебирая, отыскивали свои поминальники. Обнимались и оживленно приветствовали друг друга те, кто лишь пару раз в году сподоблялся выбраться в церковь. Царили оживление и праздничная веселость. Староста, большой седой старик, полупоклоном приветствуя входящих, напоминал: «После службы не разбегайтесь, в зимний храм теперь переходим, надобно будет помогать – переносить все».
В окна заглянули лучи восходящего солнца. Блики загорелись на серебряных окладах и золоченом иконостасе. Расцветились росписи на стенах. Храм наполнился светом, и свечные огонечки поблекли в сиянии солнечных лучей. Робкий лучик упал и на жертвенник.
Отец Георгий вынимал частицы, за здравие и за упокой. С душевным трепетом, привычной скороговорочкой он перебирал имена своих близких; крошечки просфорные, вспыхивая в рассветном солнечном луче, падали из-под копия на тарель.
Перед его мысленным взором проносились лица дорогих сердцу людей. Их имена слетали с шепчущих губ, теплая молитва за них пред Господом делала их, живых и усопших, сопричастными сегодняшнему торжеству. Перед глазами над жертвенником располагался древний образ Рождества Христова, Богородица на одре с грустью взирала на удрученного Иосифа, а над яслями с Богомладенцем склонились животные. Под темной олифой их фигуры едва угадывались, подсвеченные крошечным огонечком лампады.
Завершив