Избранное. Григорий Горин
что вы умерли, – причитал Томас. – И когда в газетах сообщили, не верил… И когда отпевали, не верил, и когда хоронили – сомневался… Ах, как я счастлив, господин барон!
– Умоляю, не называй меня так, – замахал руками Мюнхгаузен. – Говорят же тебе – Миллер.
– Для меня вы всегда – барон Мюнхгаузен.
– Тогда добавляй «покойный» или «усопший», как тебе удобней.
Новая группа уличных музыкантов подхватила песню. Чуть протяжнее, чуть печальнее. Вечерние тени упали на землю.
В опустевшем трактире они сидели вдвоем за дальним столиком. Перед ними стояла бутыль вина и блюдо с жареной уткой.
– И тогда я пальнул в воздух, – закончил свой рассказ Мюнхгаузен, – попрощался со своей прошлой безумной жизнью и стал обыкновенным садовником по фамилии Миллер.
– Откуда такая фамилия? – удивился Томас.
– Самая обыкновенная. В Германии иметь фамилию Миллер – все равно что не иметь никакой.
Томас улыбнулся:
– Вы шутите?
– Давно бросил. Врачи запрещают.
– С каких это пор вы стали ходить по врачам?
– Сразу после смерти, – объяснил Мюнхгаузен.
– И не шутите?
– Нет.
Томас огорчился:
– А говорят ведь, юмор – он полезный. Шутка, мол, жизнь продлевает…
– Не всем, – перебил барон. – Тем, кто смеется, тем продлевает, а тому, кто острит, – укорачивает.
Томас кивнул:
– И чего делаете?
– Ничего. Живу. Ращу цветочки.
– Красивые?
– Выгодные. По талеру за штуку. А если учесть количество свадеб, юбилеев, премьер… Да одни мои похороны дали мне больше денег, чем вся предыдущая жизнь.
– А по виду не скажешь, – усмехнулся Томас. – Одеты вы скромно.
– Не хочу бросаться в глаза, – подмигнул барон. – Зачем мне разговоры: простой садовник, а живет лучше барона. Вот я хожу в холстине… Зато белье! – Он рванул рубаху на груди. – Батист с золотым шитьем! Можешь потрогать.
Томас с восхищением покачал головой:
– А как фрау Марта?
– Все хорошо, – он принялся жевать мясо, – то есть, значит, все тихо. У нас сыночек родился.
– Ну?
– Да!
– Хороший мальчик? – оживился Томас.
– Двенадцать килограмм.
– Бегает?
– Зачем? Ходит.
– Болтает?
– Молчит.
– Умный мальчик. Далеко пойдет.
– Знаешь что, – сказал Мюнхгаузен, – едем ко мне. Покажу дом… Для Марты это будет сюрприз…
Свет от канделябра расцветил тысячами огней хрустальные вазы, засветились ажурной голубизной фарфоровые сервизы и украшенные позолотой статуэтки. Мюнхгаузен вел Томаса по залу, уставленному антикварной мебелью.
– Мебель павловская… из России, – хвастал захмелевший барон. – Это саксонский фарфор… Это китайский… А вон там – индийский… Только руками ничего не трогай. Это там… в том доме все было шаляй-валяй, а здесь – порядок!
– Извините, конечно, господин…