Избранное. Григорий Горин
поскольку скульптура барона состоит у нас из двух половин, впечатление от барона все-таки раздваивается, – горестно вздохнул герцог.
– В том-то и дело! – сокрушенно произнес один из советников.
– Неудобно. Человек многое сделал и для Ганновера, и для всей Германии, – продолжал размышлять герцог. – Чего нам, собственно, бояться?
– Не надо бояться! – сказал один из самых смелых советников.
– Но ведь в этом, так сказать, весь смысл изваяния, – попробовал возразить бургомистр. – В этом вся соль! Это смешно…
– Кто же с этим спорит? Но именно поэтому не хотелось бы рассматривать заднюю часть барона отдельно от передней, – сказал герцог и сделал жест, характерный для человека ищущего и глубоко творческого. – Что, если… а?
– Соединить их воедино! – предложил самый молодой советник.
– Кто такой? – тихо спросил герцог, бросив быстрый взгляд на советников.
– Прикажете отметить?
– Нет, пока просто понаблюдайте!
Секретарь сделал пометку в блокноте, в то время как задняя часть скульптуры была благополучно сомкнута с передней. Среди советников возникло тревожное ожидание.
– А?! – сказал герцог. – Так даже смешнее.
Бургомистр, потрясенный случившимся, приблизился к скульптуре и почувствовал себя неуверенно.
– Откуда же тогда будем лить воду? – тихо спросил он. – Из какого места?
Среди присутствующих воцарилось молчание. Многие искренне озадачились.
Герцог внимательно оглядел скульптуру и пришел к заключению:
– Из Мюнхгаузена воду лить не будем. Незачем. Он нам дорог просто как Мюнхгаузен, как Карл Фридрих Иероним, а пьет его лошадь или не пьет – это нас не волнует!
Герцога поддержал гул одобрительных голосов и аплодисменты.
– Но в одном я решительно не согласен с проектом, – резко произнес герцог, приблизившись к бургомистру. – Почему у барона зауженный рукав и плечо реглан? Нет-нет, двойная петля на кушаке. – Он показал, какая именно и где. – Здесь тройная оборка, и все! Никаких возражений! Все!
Присутствующие дружно устремились к дверям.
Грянули дружные аплодисменты посетителей трактира. На маленькой эстраде, где выступали музыканты, скрипач сделал шаг вперед:
– А сейчас, по просьбе уважаемой публики… Гвоздь сезона! Песня «С вишневой косточкой во лбу»!
Трактир содрогнулся от восторженного рева. Перед оркестром появилась певица – любимица Ганновера. И зажигательная песня полетела по улицам города.
Заплаканная физиономия Феофила не вынесла летящего над городом припева: «С вишневой косточкой во лбу я брожу по улицам Ганновера и жду, когда у меня на голове вырастет вишневое дерево».
Такие или приблизительно такие слова ворвались в раскрытое настежь окно и повергли Феофила в горечь воспоминаний. Он громко всхлипнул.
– Так нельзя, Фео! Будь мужчиной! – прикрикнула баронесса, входя в гостиную.
На ней был траурный наряд. Рядом – Рамкопф в черном сюртуке. Позади –