Блудная дочь. Исповедь московской путаны. Алла Лейвич
трусы, к тому же порванные, – отбивалась я. – В карты на раздевание – да, играли. Но проигрывала-то не я!
Ситуация была смешной и грустной одновременно. Детство захлопнуло двери, а для взрослой жизни я еще не была готова. И у меня разом не стало друзей. Тех, с кем не страшно было и взрослеть вместе. Я вдруг осталась совершенно одна. А понимала ли это? Вряд ли.
Глава 2
Семья
Из троих детей я была младшей. Жили трудно сначала – брак моего отца, в то время занимавшего очень высокое положение, и моей матери из простой среды, был воспринят начальством в штыки. Ситуация осложнилась тем, что фактически мама увела отца от его предыдущей жены, с которой он прожил больше тринадцати лет. В конце семидесятых такое поведение сочли аморальным и обоих уволили. Маму сразу, отца – через два года после развода с женой.
Уходя, папа не взял ничего, кроме ключей от старенького дырявого «москвича». У мамы к тому времени уже была дочь от первого брака – восьмилетняя Надя. Жили в пустой квартире. Денег на мебель не было. Мамины родители не помогали: у нового зятя оказался длинный нос и армяно-еврейские корни. Этого было достаточно, чтобы папу долгое время не принимали в семью. Нуждались буквально во всем: работу найти было сложно. А потом и дети пошли. В 82-м году родился мой брат, Игорь, а спустя еще время, в конце 83-го, на свет появилась я.
Воспоминание из раннего детства: сидим на матрасе, мама обнимает нас с Игорем и читает стихи. Лермонтова. Есть нечего, но мы счастливы: мама читает. Когда Игорь пошел в первый класс, жить стало легче: папа устроился на работу в издательство, маму взяли библиотекарем в школу. Тогда по пятницам приходили ребята из класса брата, рассаживались с подушками на полу, мама зажигала «свечку-сказку» в деревянном подсвечнике и читала страшные сказки про мертвецов и всякую нечисть. Это были малоизвестные русские народные сказки, тогда, да и сейчас – редкость большая. И мы слушали, затаив дыхание. Помню, как я гордилась, что у меня такая хорошая мама. И мечтала скорей пойти в школу, чтобы и с моим классом было так хорошо, как сейчас. Но на меня у мамы сил уже не хватило.
Иногда она заменяла уроки. Могла вести все, что угодно: от математики до литературы. На ее занятиях было интересно, но страшно: я боялась, что мама спросит то, чего я не знаю, и отругает меня при всем классе или, того хуже, побьет. Лупила она меня регулярно. И брату тоже доставалось частенько.
– Бестолочи! – ругалась мама. – Элементарщину понять не можете. А как дальше будете? Дальше ведь будет сложнее!
Мы обижались, но умнее не становились. Мама отчаивалась донести до нас хоть что-то из того груза знаний, который мы, по ее мнению, обязаны были иметь. Но я любила литературу и русский. И терпеть не могла математику и труды. И брат не любил математику, предпочитая историю и компьютер. Мама пыталась побороть нашу лень, но мы становились лишь изворотливее в придумывании очередных отговорок, чтобы не делать то, что делать должны. В шестом классе я выбросила дневник на помойку,