Европейские негры. Фридрих Гаклендер
и я был бы рад, если б вы приготовили пятый выпуск, и жаль, что вы не приготовили. Публика ждет, время идет, книга издается в других переводах – смотришь, и убыток. Да и за проданные экземпляры жди денег. Вы, писатели, люди счастливые: принес рукопись, сейчас же получил деньги – и кончено. А знаете ли, сколько времени нужно мне ждать выручки?
– Не знаю, терпеливо сказал переводчик.
– Приходится года по два, да, года по два, еще и побольше иной раз. Это ужасно!
– За-то получаете вы тогда большие суммы, возразил Штайгер: – а тут дело идет о нескольких гульденах, которые заработаю вам в два, три дня. Я прошу вперед…
– Не говорите о том, чтоб давать вперед… нынче не такие времена.
– Но вы платите мне так мало, боязливо сказал старик: – потому и можно бы сделать мне такое одолжение. Я попросил бы только четыре гульдена.
– Я плачу вам мало! вскричал разгневанный книгопродавец: – пощадите, милостивый государь! за лист вы получаете гульден и тридцать крейцеров – это по-вашему мало! Кто нам вчера писал, что готов переводить по гульдену и двенадцати крейцеров лист? Ведь еще человек с именем в литературе?… Кажется, г. Гинтермайер. Не показать ли вам письмо? Бейль, посмотрите под литерою Г. последнее письмо доктора Гинтермайера.
– Нечего искать: оно, вероятно, из числа тех, которые вы, как говорите, оставляете у себя дома, насмешливо отвечал конторщик.
– Может-быть, может-быть, поспешно отвечал книгопродавец, чтоб не услышать чего-нибудь еще более-неприятного: – верно, я забыл его дома. Да все-равно, уверяю вас, гульден и двенадцать крейцеров за лист…
– Это невозможно! отвечал Штайгер, покачав головою.
– Во всяком случае, я не могу никак давать вперед денег за издание, которое приносит мне так мало выгоды.
Конторщик нахмурил брови и важным тоном сказал: – послушайте, господин Штайгер, вы просите вперед денег действительно вовсе нерезонно. Вы хотите на них купить хлеба, чтоб ваши дети не голодали, быть-может, даже несколько полен дров, чтоб они и не мерзли. Но г. Блаффер не должен давать вам этой ничтожной суммы, потому что вы переводите роман, в котором описываются страдания американских негров – описывается голод, нищета и мучения всякого рода. Вам трудно будет выдержать истинный тон в переводе, сохранить, так-сказать, букет подлинника, если вы не прочувствуете сами всего, что описывается в этом романе, потому и нельзя вам брать денег. Поголодайте, похолодайте, прислушайтесь к плачу детей – и перевод ваш много выиграет в букете колорита и верности тона, как я уж сказал.
С этими словами он захлопнул свою книгу, встал с табурета, так-что он полетел в другой угол, и вышел из конторы, мимоходом яростно покрутив перед зеркалом свои большие черные усы.
Книгопродавец был ошеломлен и взбешен. Но началу речи ему было показалось, будто Бейль хочет в-самом-деле урезонить переводчика, и он даже одобрительно закивал головою; но конец совершенно озадачил его, и руки его судорожно сжимались в кулаки. Он готов был растерзать конторщика; но мужественно