Крепость сомнения. Антон Уткин
но смысл в этом присутствовал… Он сводил людей, которые нуждались друг в друге, знакомил кого-то с кем-то, и как правило, из этих знакомств вырастали дела, приносящие прибыль обеим сторонам. Но свершалось – не делалось – это так ненавязчиво, походя, что все они были уверены, что главная цель сегодняшнего обеда или ужина – провести время в компании этого милого, приятного человека, который все понимает, ничего не осуждает и сочувствует всему новому и необычному. И после пустяковых разговоров о достоинствах той или иной кухни, жалоб на детей эти люди прощались с ним в легком и умиротворенном состоянии духа, ощущая полноту жизни. И в таком если не благостном, то приятном состоянии им казалось столь естественным попросить о чем-то, что в других обстоятельствах и условиях было бы невозможным, неприличным, и в свою очередь подумать над чьей-то просьбой.
Какое-то особое, чуть старомодное достоинство, присущее ему, убеждало, что при его посредничестве и под его присмотром ничего дурного произойти не может, и ничего дурного не происходило. В его присутствии незнакомые люди внезапно проникались друг к другу симпатией и понимали каждый другого с полуслова. Однако кто был, собственно, этот человек, род его занятий никому известен не был, и вопрос об этом многих бы поставил в тупик. Довольно с них было и того, что сегодня он обедал с депутатом таким-то, позавчера его видели с певицей такой-то, а чуть позже в компании известнейшего театрального критика. Никто не удивлялся, встретив его в приемной министра, в редакции ведущей газеты или модного журнала, или в закрытом клубе в обществе известного хоккеиста, прилетевшего на родину всего на три дня.
Казалось, что вся его жизнь и заключается в этих бесконечных встречах и малозначительных разговорах, и похожа она была на работу хорошо отлаженного и смазанного механизма. Никто не знал, где и чем он добывает средства для такой жизни, но об их наличии свидетельствовал автомобиль, пусть не самый удивительный, но всегда той самой последней модели, которая как бы пролагает границу между обеспеченной жизнью вообще и жизнью избранного круга, а иными словами, служит пропуском в определенное общество, намекая скорее на скромность, чем на стремление выделиться и поразить. И еще казалось, что он никогда не покидает Москвы: в этом городе, в котором он родился, он чувствовал себя как в благоустроенной квартире, и в любое время дня и ночи, в любой сезон, стоило только хорошенько поискать, он находился весьма кстати для очень многих. И на вопрос, кто же все-таки этот человек, некоторые отвечали, что он близкий друг такого-то, и искренне полагали, что этим все сказано, что ответ исчерпывающий, но что на самом деле не являлось правдой. Друзей в привычном понимании у Вадима не было. Единственным, кто действительно считался ему если не другом, то близким приятелем, был Тимофей. Никто не смог бы сказать, доволен ли Вадим той жизнью, которую ведет, нет ли, есть ли у него какая-нибудь безумная с точки зрения здравомыслящих членов общества мечта, доступен ли он страстям или переживаниям, но